Четверть века назад. Часть 1

Зяблинъ, прильнувъ чуть не къ самому уху хозяйки, что-то горячо и настойчиво нашептывалъ ей; она внимала ему, то томно улыбаясь, то вздыхая, и опустивъ глаза съ какимъ-то стыдливо счастливымъ видомъ, перебирала кольцы на своихъ короткихъ и жирныхъ пальцахъ… О чемъ шла у нихъ рѣчь — мы не знаемъ. Но до чуткаго еще слуха старушки Crébillon, дремавшей не по далеку отъ нихъ на диванѣ, донеслись вдругъ ясно слѣдующія слова:

— Non, говорила разнѣженнымъ голосомъ Аглая Константиновна, — я могу полюбить мущину… je puis avoir une faiblesse pour un homme… mais changer de nom, jamais!..

Зяблинъ такъ и отпрянулъ въ спинку своего кресла…

— Pas déjà si bête, mon Aglaé! прыснула себѣ подъ носъ старая Француженка, и совсѣмъ зажмурила глаза.

— Что же? говорилъ въ то же время шмыгнувшій съ галлеріи, гдѣ продолжали курить недальнозоркіе Маусъ съ Ранцевымъ, Ашанинъ, подходя къ одиноко, какъ бы въ ожиданіи его, умѣстившейся въ самомъ углу балкона бойкой барышнѣ.

— Что? повторила она, передразнивая его.

— Отвѣтъ?…

— Вы просите невозможнаго! отворачиваясь и краснѣя отвѣчала Ольга.

Онъ сѣлъ близко, прямо противъ нея. Колѣни его касалися ея колѣнъ.

— Вы боитесь гулять ночью?

— Я ничего не боюсь! пожала она плечами.

— Кромѣ любви? протянулъ онъ.

— Развѣ вы меня такъ любите? вскинулась она вдругъ огненнымъ взглядомъ въ самую глубину его глазъ.

— Я вамъ предложилъ… не докончилъ онъ.

— Да, и я сама вамъ отказала! засмѣялась она короткимъ смѣхомъ;- по, знаете, я даже сама себя не понимаю. Мнѣ всего мало и всего хочется!..

— Кромѣ любви!.. повторилъ онъ.

— Нѣтъ, — и любви, засмѣялась она опять;- только вы такой обманщикъ!

— Кто это вамъ сказалъ?

— Да, это такъ трудно видѣть!.. Можетъ-быть, отъ этого самаго вы и нравитесь такъ всѣмъ женщинамъ… и мнѣ!.. Да, вы мнѣ нравитесь! сказала она, глядя ему опять прямо въ глаза.

— Придете ли вы? настаивалъ Ашанинъ, наклонясь къ ней… По лицу его пробѣжало вѣяніе ея горячаго дыханія. — Отвѣчайте пока не вернулись ваши фофаны…

Она уткнула локти свои въ колѣни, и всѣмъ лицомъ прижалась къ ладонямъ:

— Страшно! прошептала она.

— Гулять со мною страшно? проронилъ онъ какими-то бархатными звуками.

Она примолкла на мгновеніе:

— Обѣщаете-ли вы мнѣ?…

— Что!..

— Вы… знаете… проговорила она едва слышно.

— Пощадите меня! почти вскрикнулъ онъ: — я изнемогаю!..

— Вы ужасный человѣкъ! закачала головой Ольга, все не отымая ее отъ своихъ ладоней.

— Придете? спросилъ еще разъ донъ Жуанъ.

— Да! отгадалъ онъ скорѣй чѣмъ услышалъ.

— Въ два часа, помните, говорилъ онъ ей, едва сдерживая дрожь которая пронимала его всего:- въ это время все въ домѣ, до послѣдней кошки, спитъ непробуднымъ сномъ и вамъ нечего бояться… Я буду ждать, помните, во второй бесѣдкѣ, влѣво отъ цвѣтника.

Они такъ были поглощены другъ другомъ что не видали, не слыхали какъ мимо ихъ, блѣдная какъ полотно, скользнула по балкону Надежда Ѳедоровна Травкина, только-что отчитавшая послѣднюю почту князю Ларіону.

XXXI

….Вся эта музыка любви….

Огаревъ.

А на противоположномъ концѣ балкона Лина и Гундуровъ пѣли свою лебединую пѣсню…

— Какъ хороша ночь! говорила она.

Она стояла, полузакрытая стоявшимъ тутъ-же большимъ лимоннымъ деревомъ, отъ темной зелени котораго отдѣлялось въ сумракѣ свѣтлымъ очеркомъ ея лѣтнее кисейное платье, стояла слегка откинувшись затылкомъ къ угловой колоннѣ балкона.

— Да, такою ночью… Гундуровъ не продолжалъ, заглядѣвшись на нее…

Такъ прошло нѣсколько мгновеній.

— Что? спросила Лина, все не отдѣляя головы отъ колонны, — что вы начали?

— Я началъ словами, сказалъ онъ смѣясь, — которыя напомнили мнѣ совсѣмъ другое, и о своемъ я позабылъ.

— Что-же напомнили? спросила она опять какимъ-то усталымъ или разсѣяннымъ голосомъ.

— Одну сцену у Шекспира, въ Венеціанскомъ купцѣ. Она совсѣмъ коротенькая и даже для драмы не нужная вовсе, но въ ней есть какой-то, по крайней мѣрѣ для меня, какой-то всего тебя проницающій поэтическій запахъ. Іессика, дочь Шейлока, ушла изъ отцовскаго дома, перешла въ христіанство и вышла за Лоренцо. Они недавно женаты, безконечно счастливы… Ночь: они вдвоемъ, ждутъ друзей которые сейчасъ должны пріѣхать. Сидятъ они на скамьѣ, въ густой аллеѣ; италіянское небо глядитъ на нихъ сквозь деревья… Сидятъ они и перекликаются какъ соловьи. «Такою ночью», начинаетъ то тотъ, то другой, и каждый вспоминаетъ, — онъ свѣтлыя, она темныя событія, происходившія «такою ночью», — Крессиду и Дидону, Тизбу и Медею… «Такою ночью», говоритъ, наконецъ, Лоренцо, «Іессика ушла отъ богача-Еврея и бѣжала за своимъ безумнымъ влюбленнымъ изъ Венеціи сюда.» — «Такою ночью,» отвѣчаетъ она ему, «безумный Лоренцо расточаетъ Іессикѣ тысячу обѣтовъ любви, изъ которыхъ ни одинъ не оказался вѣрнымъ.» «Такою ночью», кончаетъ онъ, «прелестная и лукавая Іессика клеветала на своего друга, который ей это прощалъ».