Четверть века назад. Часть 2

Она его поняла тоже, и на мигъ, показалось ему, въ глазахъ ея сказалось опять то загадочное, зловѣщее выраженіе которое такъ пугало его въ нихъ на другой день послѣ ея обморока.

Но она тутъ, же улыбнулась еще разъ, и обернула голову въ сторону дяди, какъ бы ожидая теперь его слова.

Онъ обернулся въ свою очередь:

— Гдѣ же вашъ пріятель таится? спросилъ онъ молодаго человѣка, налаживая себя на шутливый тонъ.

— Въ гротѣ, надъ самой рѣкой, засмѣялся широко тотъ, — чтобъ отправиться въ нее головой внизъ, если вы не смилуетесь надъ нимъ, ваше сіятельство!

Князь Ларіонъ чуть-чуть повелъ бровями, и взглянулъ на племянницу.

— Такъ пригласить его сюда, Hélène?

— Пригласите, дядя! пролепетала она съ загорѣвшимся взглядомъ.

XLIV

Comme up dernier rayon, comme on dernier zéphyre Anime la fin d'un beau jour…

A. Chénier.

Гундуровъ, шагая объ руку съ Ашанинымъ по пути отъ рѣки къ дому, испытывалъ ощущенія существа у котораго въ одно и тоже время выросли бы крылья за плечаи и очутились бы пудовыя гири на ногахъ. Онъ хотѣлъ летѣть и не могъ. Сердце рвалось къ безумной, безконечной радости, и тутъ же замирало… «Препятствія со стороны княгини устранены», сообщилъ ему сейчасъ Ашашинъ, но что-то колющее, язвительное, мертвящее словно винтило внутри его, словно шептало въ какомъ-то израненномъ углу его мозга что отстранены они лишь потому что «все равно», что «счастія ему все таки не видать», что она… Дрожь пронимала его, въ глазахъ двоилось при этой страшной мысли, ноги подкашивались подъ его изнуреннымъ идти дневного безсонницей туловищемъ. Онъ алчно, судорожно, ждалъ минуты свиданія съ него, и боялся, и вздрагивалъ, и замедлялъ безсознательно шаги.

— Что же ты, Сережа, говорилъ ему Аланинъ, прижимая крѣпче локтемъ его локоть, — усталъ что ли такъ, или испугался предъ входомъ въ рай?

— Очень она перемѣнилась, скажи? въ десятый разъ спрашивалъ онъ вмѣсто отвѣта.

— Да нѣтъ же, говорятъ тебѣ, нѣтъ!. Сегодня ей даже значительно, замѣтно лучше. И совсѣмъ то лицо, тотъ художественный обливъ какой былъ у нея, помнилъ, въ третьемъ дѣйствіи Гамлета, въ сценѣ съ тобою, гдѣ была она такъ прелестна, примолвилъ Ашанинъ.

О, какой зудящей, до сихъ поръ не зажитой раны коснулся неосторожно красавецъ этимъ напоминаніемъ! Гундуровъ весь перемѣнился въ лицѣ, на которомъ мгновенно набѣжали, и также мгновенно исчезли краски.

— Нѣтъ, не можетъ быть, неужели все оттуда идетъ?… Пойдемъ, пойдемъ скорѣе! глухимъ и прерывающимся голосомъ вскрикнулъ онъ, увлекая теперь за собою пріятеля, который, занятый въ ту пору собственною эпопеей съ Ольгой Елпидифоровной, не владѣлъ достаточно вниманіемъ чтобы вникнуть въ интимную драму разыгрывавшуюся между Гундуровымъ и княжной въ упомянутой имъ сейчасъ сценѣ, и приписывалъ поэтому теперь вырвавшіяся у Сергѣя слова какому-то горячечному припадку.

— Не напугай ты княжну, ради Бога! говорилъ онъ ему, взбѣгая за нимъ на лѣстницу, и пугаясь теперь въ свою очередь.

Гундуровъ остановился передохнуть въ корридорѣ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ комнаты Лины, и прислонился къ стѣнѣ, боясь упасть отъ усталости и волненія.

Дверь этой комнаты отворилась; изъ нея вышелъ князь Ларіонъ.

— Здравствуйте, Сергѣй Михайловичъ, очень радъ васъ видѣть, промолвилъ онъ, протягивая ему руку;- войдите, Hélène васъ ждетъ!

Онъ пропустилъ его мимо себя, затворилъ за нимъ дверь, и обращаясь къ Ашанину стоявшему тутъ же:

— Пойдемте покурить по сосѣдству, какъ бы уронилъ онъ, направляясь къ бывiей комнатѣ Надежды Ѳедоровны.

Гундуровъ переступилъ черезъ порогъ, усиленно сдерживая треgетъ пронимавшій всѣ его члены, приказывая себѣ смотрѣть твердо и спокойно.

Его точно ослѣпило солнечнымъ лучомъ въ первую минуту. Онъ на мигъ прижмурилъ глаза, открылъ ихъ опять. Прямо предъ нимъ, привставъ съ кресла, словно готовясь летѣть къ нему, стояла Лина, озаряя его всего блескомъ своихъ лазоревыхъ, жадно устремленныхъ на него глазъ, съ невыразимо счастливою улыбкой на заалѣвшихъ устахъ.

Всю жизнь свою потомъ не могъ онъ забыть этотъ взглядъ, эту улыбку.

— Вы… вы, наконецъ!.. пролепетала она, опускаясь снова въ кресло.

Онъ кинулся въ ней….

Лицо ея сіяло… Она протянула ему руку.

Вся тревога, страхъ, все что наполняло душу его суевѣрною, невыносимою мукой за мгновеніе предъ этимъ, все это разомъ исчезло, стаяло теперь какъ пѣна «горныхъ рѣкъ вытекающихъ въ степь», по выраженію поэта… [16] Вериги спали; какъ птица небесная несся онъ теперь на вольныхъ крыльяхъ въ самую глубь лазури, въ голубыя поля надежды счастья, довѣрья.

Онъ схватилъ эту протянутую ему руку, нагнулся глядя ей всѣми глазами въ глаза… и очутился у ногъ ея.