В даче, где помещалась моя семья, жила домработница Солодовникова, Рахиль Григорьевна Гуревич, хорошо знающая Володю с 6-тилетнего возраста, Раиса Евсеевна Картушева с дочерью Рузанной, мои и мужа родственники. Все они могут подтвердить следствию, что Володя в Энгельсе ни разу не был и всех гадостей, указанных в этом “дневнике”, не делал. В Саратове в театре ни разу не был. Он не только не ночевал дома, как там написано, но никуда с территории дачи не уходил, за исключением трех случаев. Два раза уезжал в г. Саратов с моими родственниками, и один раз Володя и Юра пошли в г. Саратов днем, без разрешения, за что им обоим были сделаны большие внушения. Эти же свидетели расскажут данному следствию, о том, что в этом “дневнике” совсем не написано, чем в действительности Володя жил в Саратове. Настроение его было глубоко патриотическим, он проявлял исключительный интерес к положению на фронтах, следил за сводками, писал отцу, что сейчас мальчикам его возраста нельзя ничего не делать, что надо чем-то помогать фронту. Спрашивал у отца, может быть, сейчас правильно было бы вместо средних школ иметь только ремесленные училища и пойти работать на завод. Получив ответ отца, что основное для него сейчас отлично учиться, усиленно готовился к началу учебного года в Саратове и, начав его там, окончил в Куйбышеве отличником, получив похвальную грамоту. В Саратове Володя поставил перед нами вопрос о необходимости тщательно проверить сторожа территории, поскольку тот вел политически вредные разговоры. Об этом я передала директору завода т. Левину, сославшись на Володю.
То немногое, что написано Володей о его жизни в Куйбышеве, тоже неправда и наговор на себя. Описанного в нем какого-то утонченного знакомства с девочкой Наташей через записки, посылаемые ей от имени мальчика Романова не было, как и не было знакомства с этой девочкой до весны вообще. Еще в декабре 1942 г. в Куйбышеве у Володи не было товарищей, и его нельзя было после школы без большого труда отправить гулять из дома. Володя очень много занимался, т. к. в Куйбышеве учебный год начался на месяц раньше, чем в Саратове, увлекался языками, изучая в школе немецкий язык, самостоятельно по самоучителю начал изучать английский язык. Прилагаемые к этому заявлению копии писем Володи к отцу от 4.XII. 41 г.; 27.II.42 г.; 5. III. 42 г. подтверждают правильность мной написанного. а свидетели Солодовникова, моя сестра Клецкова А.М., могут лично подтвердить это следствию.
В Куйбышеве действительно произошел в конце учебного года, перед испытаниями, т. е., вернее, перед последним испытанием, очень тяжелый случай. Володя, его товарищ по классу Юрий Коренблюм и девочка Наташа, ученица той же 6-й Советской школы, классом старше, с которой Володя познакомился и начал встречаться, вместе с Юрой Коренблюмом во второй половине марта ушли из дома, и их не было около суток. Ушли они потому. что, узнав об этой дружбе и выяснив, что эта девочка плохо учится, плохого поведения, о чем мне сказала заведующая 6-й школой, я категорически запретила Володе эту дружбу. После возвращения Володя очень много пережил, ему было очень стыдно, свидетелями чего являются беседовавшая тогда же с ним в Куйбышеве директор Кремлевской больницы Климовицкая З.В. и Рейзен Р.А. Вскоре мы уехали из Куйбышева, и Володя лето 1942 г. спокойно и хорошо провел на даче с единственным товарищем Геннадием Лебедевым, сыном работника дачного хозяйства СНК, и жившими у меня Таней Рейзен, Юлей и Эллой Березиной. В связи с тем, что в начале осени 1942 г. не предполагалось открытие в Москве школ, Володя просил не уезжать из Москвы и разрешить ему работать на заводе и что заниматься он будет самостоятельно, сдавая экстерном. Об этом Володя просил неоднократно в присутствии всех домашних и Р.А. Рейзен.