Четвертая мировая война

Одиннадцатое. Допрашиваемый признает, что верил и верит в человека, в его способность неустанного поиска того, как с каждым днем становиться немного лучше. Признает, что среди всего рода человеческого, наибольшую привязанность он испытывает к мексиканскому народу; верил, верит и будет верить в то, что Мексика — это нечто большее, чем семь букв или недооцененный товар на международном рынке.

Двенадцатое. Допрашиваемый признает, что твердо убежден в необходимости свержения негодного правительства всеми средствами и повсеместно. Признает, что считает что нужно построить новые политические, экономические и общественные отношения между всеми мексиканцами и заодно между всеми людьми. Следует указать, что от этих его столь нечистоплотных намерений у Следователя P.S. пробежали мурашки по спине.

Тринадцатое. Допрашиваемый признает, что всю свою жизнь до предпоследней секунды посвятит борьбе за то, во что верит.

Четырнадцатое. Допрашиваемый признает, что в качестве мелочного и эгоистичного акта посвятит последний момент своей жизни смерти.

Пятнадцатое. Допрашиваемый признает, что этот допрос ему уже весьма надоел. Это вызвало суровое осуждение Следователя P.S., который объяснил допрашиваемому, что расследование должно продолжаться до тех пор, пока Верховный суд не найдет другой сказки чтобы развлечь уважаемого судью.

После этих признаний допрашиваемому было предложено немедленно признать себя невиновным или виновным по отношению к следующим обвинениям. На каждое обвинение, допрашиваемый ответил:

Белые обвиняют его в том, что он черный. Виновен.

Черные обвиняют его в том, что он белый. Виновен.

Чистокровные обвиняют его в том, что он индеец. Виновен.

Индейцы-предатели обвиняют его в том, что он метис. Виновен.

Мачисты обвиняют его в том, что он феминист. Виновен.

Феминисты обвиняют его в том, что он мачист. Виновен.

Коммунисты обвиняют его в том, что он анархист. Виновен.

Анархисты обвиняют его в том, что он ортодокс. Виновен.

Англосаксы обвиняют его в том, что он чикано. Виновен.

Антисемиты обвиняют его в том, что он занимает проеврейскую позицию. Виновен.

Евреи обвиняют его в том, что он занимает проарабскую позицию. Виновен.

Европейцы обвиняют его в том, что он азиат. Виновен.

Сторонники правительства обвиняют его в том, что он оппозиционер. Виновен.

Реформисты обвиняют его в том, что он ультра. Виновен.

Ультра обвиняют его в том, что он реформист. Виновен.

«Исторический авангард» обвиняет его в том, что он апеллирует не к пролетариату, а к гражданскому обществу. Виновен.

Гражданское общество обвиняет его в том, что он нарушает его спокойствие. Виновен.

Финансовая биржа обвиняет его в том, что он сорвал ей обед. Виновен.

Правительство обвиняет его в том, что он спровоцировал увеличение потребления таблеток от изжоги в государственных секретариатах. Виновен.

Серьезные обвиняют его в том, что он шутник. Виновен.

Шутники обвиняют его в том, что он серьезен. Виновен.

Взрослые обвиняют его в том, что он ребенок. Виновен.

Дети обвиняют его в том, что он взрослый. Виновен.

Ортодоксальные левые обвиняют его в том, что он не осуждает гомосексуалистов и лесбиянок. Виновен.

Теоретики обвиняют его в том, что он практик. Виновен.

Практики обвиняют его в том, что он теоретик. Виновен.

Все обвиняют его во всем плохом, что с ними происходит. Виновен.

Поскольку признавать на предварительном слушании больше нечего, Следователь P.S. сообщает об окончании сессии и улыбается, представляя себе поздравления и чек, которые получит от начальства…

P.S., где рассказывается о том, что было услышано 16 февраля 1995 г., во второй половине седьмого дня нашего отступления.

— Почему бы вместо этого отхода нам не атаковать? — выдает мне Камило посреди подъема, как раз в момент, когда я больше всего озабочен тем, чтобы набрать достаточно воздуха и не упасть в овраг, который совсем рядом. Я не отвечаю и знаком приказываю ему подниматься. На вершине холма мы втроем присаживаемся. Ночь приходит в горы раньше, чем на небо; в сумерках этого нерешительного времени свет уже перестает быть светом, дрожат тени и издалека доносятся какие-то звуки…

Я говорю Камило, чтобы внимательно слушал.

— Что ты слышишь?

— Сверчки, листья, ветер, — отвечает мое второе «я».

— Нет, — настаиваю я, — Слушай внимательно.

На этот раз отвечает Камило:

— Голоса… очень далеко… там-там-там… похоже на барабан… оттуда… —

Камило показывает на восток.

— Вот-вот, — говорю я.

— И? — вмешивается мое второе «я».

— Это гражданское общество. Они призывают, чтобы не было войны, они хотят диалога, чтобы говорили слова, а не оружие… — объясняю я.

— И там-там-там? — настаивает Камило.