Четвертая русская книга для чтения

Наутро видит Жилин - ведет красный кобылу за деревню, а за ним трое татар идут. Вышли за деревню, снял рыжий бешмет, засучил рукава, - ручищи здоровые, - вынул кинжал, поточил на бруске. Задрали татары кобыле голову кверху, подошел рыжий, перерезал глотку, повалил кобылу и начал свежевать - кулачищами шкуру подпарывает. Пришли бабы, девки, стали мыть кишки и нутро. Разрубили потом кобылу, стащили в избу. И вся деревня собралась к рыжему поминать покойника.

Три дня ели кобылу, бузу пили, покойника поминали. Все татары дома были. На четвертый день, видит Жилин, в обед куда-то собираются. Привели лошадей, убрались и поехали человек 10, и красный поехал: только Абдул дома остался. Месяц т 1000 олько народился, ночи еще темные были.

"Ну, - думает Жилин, - нынче бежать надо", и говорит Костылину. А Костылин заробел.

- Да как же бежать? Мы и дороги не знаем.

- Я знаю дорогу.

- Да и не дойдем в ночь.

- А не дойдем - в лесу переночуем. Я вот лепешек набрал. Что ж ты будешь сидеть? Хорошо, пришлют денег, а то ведь и не соберут. А татары теперь злые за то, что ихнего русские убили. Поговаривают - нас убить хотят.

Подумал, подумал Костылин.

- Ну, пойдем.

5

Полез Жилин в дыру, раскопал пошире, чтоб и Костылину пролезть, и сидяг они - ждут, чтобы затихло в ауле.

Только затих народ в ауле, Жилин полез под стену, выбрался. Шепчет Костылину: "Полезай". Полез и Костылин, да зацепил камень ногой, загремел. А у хозяина сторожка была - пестрая собака, и злая-презлая; звали ее Уляшин. Жилин уже наперед прикормил ее. Услыхал Уляшин, - забрехал и кинулся, а за ним другие собаки. Жилин чуть свистнул, кинул лепешки кусок, Уляшин узнал, замахал хвостом и перестал брехать.

Хозяин услыхал, загайкал из сакли: "Гайть! Гайть! Уляшин! "

А Жилин за ушами почесывает Уляшина. Молчит собака, трется ему об ноги, хвостом махает.

Посидели они за углом. Затихло все; только слышно, овца перхает в закуте да низом вода по камушкам шумит. Темно; звезды высоко стоят на небе; над горой молодой месяц закраснелся, кверху рожками заходит. В лощинах туман, как молоко, белеется.

Поднялся Жилин, говорит товарищу: "Ну, брат, айда!"

Тронулись; только отошли, слышат - запел мулла на крыше: "Алла! Бесмилла! Ильрахман!" Значит - пойдет народ в мечеть. Сели опять, притаившись под стенкой. Долго сидели, дожидались, пока народ пройдет. Опять затихло.

- Ну, с богом! - Перекрестились, пошли. Прошли через двор под кручь к речке, перешли речку, пошли лощиной. Туман густой, да низом стоит, а над головой ввезды виднешеньки. Жилин по звездам примечает, в какую сторону идти. В тумане свежо, идти легко, только сапоги неловки - стоптались, Жилин снял свои, бросил, пошел босиком. Попрыгивает с камушка на камушек да ва звезды поглядывает. Стал Костылин отставать.

- Тише, - говорит, - иди; сапоги проклятые, все ноги стерли.

- Да ты сними, легче будет.

Пошел Костылин босиком - еще того хуже: изрезал все ноги по камням и все отстает. Жилин ему говорит:

- Ноги обдерешь - заживут, а догонят - убьют - хуже.

Костылин ничего не говорит, идет, покряхтывает. Шли они низом долго. Слышат - вправо собаки забрехали. Жилин остановился, осмотрелся, полез на гору, руками ощупал.

- Эх, - говорит, - ошиблись мы, - вправо забрали. Тут аул чужой, я его с горы видел; назад надо, да влево в гору. Тут лес должен быть.

А Костылин говорит:

- Подожди хоть немножко, дай вздохнуть, - у меня ноги в крови все.

- Э, брат, заживут; ты легче прыгай. Вот как!

И побежал Жилин назад, влево, в гору, в лес. Костылин все отстает и охает. Жилин шикнет-шикнет на него, а сам все идет.

Поднялись на гору. Так и есть - лес. Вошли в лес, - по колючкам изодрали все платье последнее. Напались на дорожку в лесу. Идут.

- Стой! - Затопало копытами по дороге. Остановились, слушают. Потопало, как лошадь, и остановилось. Тронулись они - опять затопало. Они остановятся и оно остановится. Подполз Жилин, смотрит на свет по дороге - стоит что-то. Лошадь не лошадь, и на лошади что-то чудное, на человека не похоже. Фыркнуло слышит. "Что за чудо!" Свистнул Жилин потихоньку, - как шаркнет с дороги в лес и затрещало по лесу, точно буря летит, сучья ломает.

Костылин так и упал со страху. А Жилин смеется, говорит:

- Это олень. Слышишь - как рогам 1000 и лес ломит? Мы его боимся, а он нас боится.

Пошли дальше. Уж высожары спускаться стали, до утра недалеко. А туда ли идут, нет ли, - не знают. Думается так Жилину, что по этой самой дороге его везли и что до своих - верст десять еще будет; а приметы верной нет, да и ночь - не разберешь. Вышли на полянку. Костылин сел и говорит:

- Как хочешь, а я не дойду, - у меня ноги не идут.

Стал его Жилин уговаривать.

- Нет, - говорит, - не дойду, не могу.

Рассердился Жилин, плюнул, обругал его.

- Так я же один уйду, - прощай!

Костылин вскочил, пошел. Прошли они версты четыре. Туман в лесу еще гуще сел, ничего не видать перед собой, и звезды уж чуть видны.

Вдруг слышат, впереди топает лошадь. Слышно - подковами за камни цепляется. Лег Жилин на брюхо, стал по земле слушать.

- Так и есть, - сюда, к нам конный едет.