Комики – не мужчины, – сказал Джереми. Он обращался к своему старому однокашнику, Патрику Рилу. Теперь Патрик работал на Уолл-стрит. Он был известным сердцеедом и носил с собой пистолет.
– Русские – вот настоящие мужчины, – сказал Джереми. Патрик пожал плечами.
– Посмотри на этого парня, – Джереми кивнул на эстраду, где один из комиков пищал в микрофон, как ребенок.
– Он разыгрывает сценку про свидания, – пояснил Патрик. Джереми взял в рот кубик льда из виски. Он катал его там, пока у него не заломило зубы.
– Он высмеивает идиллические романы, – сказал Патрик.; Русские, подумал Джереми, не разыгрывают сценок.
Была самая обычная среда, когда Джереми Джекс стал Четвертой Сердитой Мышью. Это случилось быстро, и если бы у Джереми хватило времени на то, чтобы посовещаться со своей внутренней тьмой, он, наверное, отказался бы от этой роли. Но когда Майкл Хай влетел в комнату, Джереми был вялым после ланча.
– Вызови скорую, – сказал Майкл.– Четвертая Сердитая Мышь в обмороке.
– Что случилось? – спросил Джереми, Майкл покачал головой.
– Он ругал Первую Добродушную Мышь и вдруг упал. Гипервентиляция или еще что-нибудь.
В пьесе «О мышах и мышах» было восемь персонажей: четыре Добродушных Мыши и четыре Сердитых Мыши.
Все восемь актеров надевали почти одинаковые костюмы – мыши отличались друг от друга только по цвету панталон и манере двигаться. Например, Вторая Добродушная Мышь иногда выбивала чечетку, а Третья Сердитая ездила верхом на других мышах.
Оказалось, что дело серьезное. У Четвертой Сердитой Мыши, заядлого курильщика, произошел коллапс легкого.
– Джереми, – Майкл поманил Джереми в кабинет. Было четыре пополудни, по-прежнему среда. Скорая приехала и уехала. – Джереми, – повторил Майкл. Он говорил тихо, чуть ли не благоговейно. – Ты нужен «Лукасу».
– То есть? – спросил Джереми. Майкл сжал его руку повыше локтя.
– Ты должен стать Четвертой Сердитой Мышью.
– Черта с два.
– У нас нет дублера. – Лицо Майкла было серьезно. – А премьера уже в пятницу.
– Позвоните в профсоюз, – сказал Джереми. Майкл нахмурился.
– По возможности в «Лукасе» стараются обходиться своими силами.
– По возможности, – сказал Джереми, – я стараюсь не изображать грызунов.
– Не валяй дурака, Джереми. – Майкл тянул пальцем в калькулятор. – Я буду платить тебе полторы сотни за вечер, пока мы не подыщем на замену профессионала, если в этом возникнет нужда. Роль почти без слов, спектакль будет идти два месяца, и ты знаешь его назубок. Вдобавок…
– Вдобавок что?
– Вдобавок, я подозреваю, что ты понимаешь душу Четвертой Сердитой.
– У нее нет души, Майкл, бога ради. Это просто паршивая мышь.
Майкл щелкнул пальцами.
– Ага! Вот оно. Как ты сейчас произнес. Это тон Четвертой Сердитой. Ее Weltanschauung***.
– Нет и нет, – сказал Джереми.
– Три сотни за вечер, – сказал Майкл.
– По рукам, – сказал Джереми.
Репетиция началась двадцать минут спустя. Джереми облачился в костюм гигантской мыши и вышел на сцену. Остальные мыши столпились вокруг.
– Это еще кто? – спросили они.
– Это я, – ответил Джереми. В мышиной голове, прикрепленной к костюму с помощью петель, было тепло и душно. Джереми смотрел наружу через щелочку во рту мыши. – Джереми Джекс, – сказал он.
Третья Добродушная Мышь уперла лапы в бедра.
– Майкл. Это абсурд.
– Да, – сказала Первая Сердитая Мышь. – Мы профессионалы. Нельзя же взять и сунуть какого-то администратора в…
– Парень знает свою роль, – сказал Майкл Хай. – Кроме того, у Четвертой Сердитой только одна реплика. Четвертая Добродушная Мышь похлопала Джереми по спине.
– Дадим человеку шанс.
– У него в роду были актеры? – спросила Третья Сердитая Мышь.
– Он внук Робби Джекса, – сказал Майкл. Все мыши закивали: это звучало впечатляюще.
– Давайте его послушаем, – предложила Первая Сердитая. – Пусть произнесет свою единственную реплику. Майкл попросил Джереми подняться на крышу – гигантскую выступающую часть декораций. Именно оттуда Четвертая Сердитая должна была произносить свои слова.
– Валяй, Джекс, – сказал Майкл.
Джереми оглядел сверху пустые кресла в зрительном зале. На потолке вспыхнул прожектор, высветил его. Три сотни за вечер, напомнил себе Джереми.
– Не робей, сынок! – завопила Четвертая Добродушная Мышь.
Джереми набрал в грудь воздуху.
– А вот и я! – выкрикнул он.