Четвертая Скрепа (СИ)

Долгоруков младший с размаху ударил Говорухина по лицу и тот грохнулся, как мешок с картошкой, на пуфики. По скуле потекла кровь — ему рассекли бровь. Пытаясь быстро сообразить он схватил нож за рукоять, это доставило ему еще большую боль, он сорвался на крик и вырвал орудие из кисти. Телефон вместе с ножом громко рухнули на пол. Обессиленный, Говорухин рухнул животом на них. Бросив взгляд на проход, он быстро засеменил локтями к еще открытой двери, но почувствовал, что его схватили за ногу. Долгоруков стал оттаскивал его назад. Паркет заскрипел, Говорухин цеплялся руками за пол, оставляя кровавый след, и в конце концов сдался. Долгоруков младший удовлетворенно потер руки, взял его за рукав пальто и начал переворачивать на спину, чтобы закончить начатое. Он присел на колени, схватил его за подборок, посмотрел на закрытые веки и дал пощечину. Говорухин лежал без чувств. Тогда Долгоруков младший положил свои руки ему на шею и начал их сжимать. Следующим, что он почувствовал, стал холод лезвия у яремной вены.

— От-пу-сти-иначе-твой….пульс-буд-ет-на-полу, — с трудом прохрипела жертва;

Захар ослабил хватку.

— Теперь…поднимайся…медленно, — кажется Говорухину никогда прежде не приходилось прикладывать столько усилий, чтобы говорить;

Долгоруков младший подчинился, а журналист резко попятился назад, пока не врезался в стену. Опираясь на неё спиной, он поднялся, держа нож в вытянутой руке. Долгоруков младший стоял не колохнувшись. Отдышавшись, Говорухин с оставшейся твердостью произнес: «Я…заберу…её телефон…Руки за спину». Долгоруков младший послушался и стал смиренно улыбаться:

— Тебе это так просто с рук не сойдет, ой, — он засмеялся, — ты труп. Я дам бомжам насиловать твоё холодное тело на теплотрассе — он сиял от радостного возбуждения;

— О… так вот как твои мама и папа познакомились, — вместе с последним словом сорвался стон, и Говорухин тяжело наклонился вперед, чтобы поднять разбитый девайс. Черт, ну и какой же рукой его поднять? Кисть его не слушалась. У него кружилась голова, и гравитация так и подначивала его упасть. Он изо всех сил напрягся

— Надо же, кто стал откалывать шуточки!

— Я начал, а ты закончишь, — на силу Говорухин сжал непослушную кисть, и убрал телефон в карман джинсов. Поднявшись, он смутно почувствовал тепло разливавшееся струйками по бедру, и оперся на стену, — Пол… с подогревом?

— А как иначе? Хрущевка что ли, ну блядь, ну не смешите. Вы же не в том положении!

— Кровь… долго не будет засыхать. Лужа… здоровая…твою мать.

— Ничего, отмоем.

— Я, кстати, хотел спросить, как только вы вошли, ну типа перед тем как вас порезать и всё тут испачкать, но… — опять его дурацкий смешок, — почему вы одеты во все черное? Траур штоле?

— Просто на черном плохо видна кровь… — он усмехнулся.

— Ой, знаете, мы успели с вами ТАК сблизиться, и мне будет уже не хватать вашего чувства юмора. Чувство юмора — это хорошо. Я даже что-то чувствую, кажется, это зовется «грустью». Вы забавный.

— Захар… ты — ебаный психопат, и единственное, что ты можешь делать с чувствами — это их изображать — сил держать нож не было, и он опустил руку, — изображать жизнедеятельность. Если бы ты меня не пырнул, быть может, мне бы было тебя жаль…

Трудно было отдышаться, и еще труднее было вырваться из плена боли, колючей проволокой сковавшей его тело. Кажется, что он почувствовал те жилы и мышцы, коих раньше не было.

— Мне можно уже руки убрать? — Долгоруков младший спросил с издевкой, последовала тишина, — значит можно! — он с осторожностью сделал один шаг, потом другой, мягко придавливая носками паркет, будто бы опытная швея, обращающаяся с педалью своей машинки. Говорухин медленно попятился назад. Главным было сейчас попасть в дверной проем, а потом в лабиринте коридоров с помощью стен можно было бы иметь шанс унести ноги. Умирать пока что было нельзя, и Говорухину впервые за долгое время стало страшно. И страх тот был давно забытым, выпавшим из жизни, но сумевшим спрятаться в тени и сопровождать его за руку всё это время, как возлюбленная сопровождает своего суженого.

Он кинулся в проход и столкнулся плечом со стеной. Облокотившись, он начал как можно быстрее перебирать ногами, оставляя за собой след из собственной крови. Он несся вперед и его шатало то в одну, то в другую сторону. Внезапно перед ним открылась дверь из нее вышла молодая девушка, сестра душегуба. Он столкнулся с ней, и она закричала, но в голове осмысленно звучала только боль. От удара Говорухин крутанулся и еле устоял на месте. Долгоруков младший шагом его провожал, пока его сестра свалилась в слезах в коридоре:

— Не волнуйтесь, девушка. Это всего лишь месячные, — пробросил он, пока пятился назад, — вот что скажет твой отец… если убьешь меня…он похвалит…зачистил все концы…неужели ты пойдешь…ему на встречу…а? — выкрикнул Алексей,