Четвертая вершина

Еще мальчишкой Юрий сам пришел на стадион и сразу попробовал метнуть тяжелый молот. Ничего у него из этого не вышло: он запутался при поворотах в собственных ногах и упал... Однако тренер В. Воловик оценил смелость новоявленного метателя и взял его к себе в группу. Тренируясь в группе Воловика, Седых стал сильнейшим среди юношей — чемпионом Всесоюзной спартакиады школьников. Поступив учиться в Киевский институт физкультуры, Юрий начал подготовку под руководством олимпийского чемпиона Анатолия Бондарчука и стал чемпионом СССР и Европы среди юниоров. А в 1976 году Седых уже праздновал олимпийскую победу в Монреале. Когда он завоевал свою вторую золотую медаль на Играх XXII Олимпиады в Москве, ему было только 25 лет.

Однако есть и другие примеры, особенно среди легкоатлетов старшего поколения, когда спортсмены начинали занятия легкой атлетикой в более позднем возрасте и тоже добивались больших успехов на чемпионатах Европы и олимпийских играх.

Моя спортивная жизнь занимает как бы промежуточное положение между этими полюсами. Как и большинство моих сверстников, я начал заниматься физкультурой еще в школе, а к легкой атлетике приобщился в возрасте 11 лет — в 1956 году. К этому времени относятся мои первые, пусть небольшие, успехи: на состязаниях по пионерскому четырехборью я прыгнул в длину на 4 м 30 см. Это и есть мой первый официальный спортивный результат. Но даже этот успех не прибавил желания заниматься легкой атлетикой. Я тогда был предан футболу и без него не мыслил жизни. Да и какой мальчишка в Грузии не увлекается этой игрой?

Была, правда, одна трудность: у нас — дворовых футболистов — вечно не хватало мячей. Конечно, их до некоторой степени заменяли консервные банки или старые чулки, набитые тряпьем, но заполучить настоящий мяч было вечной мечтой. Путь к осуществлению этой мечты был не совсем праведный, но единственный, так что выбирать не приходилось. Мы располагались за забором стадиона и терпеливо ждали, пока мяч не залетит к нам. Он сразу передавался стоящим наготове ребятам, которые быстренько заносили его в ближайший двор. Остальные как ни в чем не бывало продолжали играть у забора, и, когда над ним появлялась голова футболиста, вопрошающего, куда подевался мяч, мы, глядя на него кристально чистыми глазами, дружно отвечали, что ни о каком мяче не имеем ни малейшего понятия. Ясно, что футболисты нам ни капельки не верили, но мячи были у них казенные, и дальше суровых обещаний дело не заходило. После этого мы вели честный образ жизни в течение недели: именно на такой срок нам хватало одного мяча. А потом все начиналось сначала. Нам приходилось выслушивать постоянные жалобы матерей на то, что нас нельзя загнать домой делать уроки, и упреки за испорченную обувь, но такие жалобы, по-моему, слышали все ребята во все времена, и реакция на них тоже была одинаковой.

Иногда, когда стадион пустовал, нам удавалось проникнуть на зеленое поле и тогда мы устраивали настоящие футбольные матчи. В то время одним из моих приятелей был Арчил Еркомаишвили, быстрый и верткий парень. Мы с ним составляли сдвоенный центр нападения (Пеле и Вава из сборной Бразилии сделали это на 2 года позже!) и были грозой вратарей. А поскольку я частенько не мог пойти на занятия легкоатлетов из-за затянувшегося матча (нельзя же, в самом деле, бросить команду при критическом счете 12:12), то и успехи мои в легкой атлетике не радовали тренера. А вскоре мы на долгих шесть лет и вовсе расстались с Акопом Самвеловичем.

Я переехал в Гантиади и учился там в школе-интернате. Решение матери было вынужденным. Мой отец тяжело болел, был парализован, и уход за ним требовал от нее всего свободного времени. Очень не хотелось маме расставаться со мной, но обстоятельства оказались сильнее. Я же, привычный к вольной домашней жизни, конечно, ни с какими обстоятельствами считаться не хотел и из дома уезжать не желал. Но пришлось покориться.

Правда, из Гантиади в Сухуми еще долго шли письма с жалобами, стонами, требованиями убрать меня из «казармы» и с угрозами «что-нибудь сделать с собой». Напуганная этими письмами мама не выдержала и приехала посмотреть, как мучается ее сын. Но, во-первых, условия в интернате были хорошими и мои отчаянные письма были просто блажью мальчишки, не желавшего признавать элементарного режима. А во-вторых, к моменту маминого приезда мне уже вовсе не хотелось ехать домой. Я подружился со многими ребятами и играл в интернатской футбольной команде. Причем играл на левом краю и в мечтах видел себя ни больше ни меньше как Михаилом Месхи, кумиром всех грузинских мальчишек. Дело доходило до того, что я не только гонял мяч все свободное время, но и во время уроков держал его под партой. Правда, учился я хорошо и особенно успевал в математике, что тоже было косвенно связано с футболом. Дело в том, что во время контрольных работ учитель отпускал тех, кто первым заканчивал решение задач. Поэтому я быстро выполнял задание в двух экземплярах (один сдавал учителю, а другой оставлял товарищам для списывания) и быстрее бежал на футбольное поле.