Четвертая вершина

Раньше я всегда думал, что, выполняя разбег, не обращаю внимания на планку. Но оказалось, что когда ее и в самом деле не видно, то это создает большие неудобства для прыгунов. Я отталкивался вслепую, ориентируясь на судью, стоящего в районе планки... Представляю себе, как трудно приходилось Толе Пискулину. Ведь он близорук, и планки, как выяснилось из разговора уже после состязаний, вообще не видел. Этим и объясняется, что он занял только четвертое место (серебряную и бронзовую медали завоевали Геннадий Валюкевич и Яак Уудмяэ). Вот такие открытия делаешь порой на склоне спортивной жизни! А о том, что я к этому времени действительно находился в хорошей форме, говорит тот факт, что, выступая через 10 дней в Японии, несмотря на разницу во времени и в климатических условиях, мне снова удалось прыгнуть за 17 м. Словом, концовку сезона я провел на хорошем уровне.

Не мудрствуя лукаво, решил в 1979 году смоделировать сезон-78, также не выступая в зимних стартах. Рассчитывал набрать форму к Спартакиаде народов СССР и завоевать право на участие в Кубке мира, единственном состязании, в котором еще не приходилось выступать. Так же как и в 1978 году, я впервые вышел в сектор на матче Закавказских республик. Показал хороший результат и с оптимизмом ждал Спартакиады. Но тут судьба нанесла мне неожиданный удар...

Говорят, время — лучший врач. Оно лечит любые травмы и болезни. Но бывают раны, которых не в силах залечить даже время. Это — смерть родных людей. Мне и сейчас еще, хотя прошло уже больше четырех лет после смерти мамы, тяжело не только писать, но и вспоминать об этом. У спортсменов, такова уж наша жизнь, все, даже личные, переживания так или иначе связаны со спортом.

Мой старт на VII летней Спартакиаде народов СССР был неудачным. А между тем накануне Спартакиады я имел уже 17-метровый результат и, признаюсь, рассматривал этот старт как начало нового восхождения к Олимпу.

В спортивной прессе об этом моем выступлении говорилось мало. Надо сказать, что мне вообще повезло в отношениях с журналистами, и в тех, правда не очень частых, случаях, когда мне случалось оступаться, меня щадили. Об истинной причине моего слабого выступления на Спартакиаде знали только немногие, и если я сейчас рассказываю об этом, то только потому, что мне тогда не удалось сделать то, на что я был способен.

Недели за три до Спартакиады выступал за рубежом. Приехав в Тбилиси, как всегда, первым делом позвонил маме в Сухуми. У нас был с ней такой давний уговор. Куда бы ни забрасывала меня спортивная судьба, с какого бы конца света я ни приезжал, обязательно позвоню маме и подробно расскажу, где был, как выступал, с кем соперничал. В легкой атлетике она разбиралась не слишком хорошо, но что касается тройного прыжка, была, как говорится, в курсе событий.

В тот день я так и не смог до нее дозвониться — к телефону никто не подходил. И хотя никаких оснований для волнений вроде бы не было, мной овладело чувство безотчетной тревоги. А тут еще случилось несчастье у моего приятеля Романа Серебряного. За несколько дней до моего приезда у него умерла мать...

На следующий день мы с Татьяной побывали у старшего друга и исцелителя, выразили соболезнование, приняли участие в поминальном вечере. Возвращаясь от Романа домой, я внезапно ощутил щемящую боль в сердце. И первая мысль: что-то случилось с мамой. Поделился тревогой с Таней. Она меня, конечно, отругала. Что, говорит, за предчувствие такое? Но я уже до самого дома не мог успокоиться. Снова звоню в Сухуми, снова никакого ответа. И вдруг, как сейчас помню, это было в половине одиннадцатого вечера, звонок. Беру трубку. Слышу голос отца Татьяны — он тоже живет в Сухуми — и чувствую, он чего-то не договаривает. «Что там случилось? — спрашиваю. — Говорите прямо, что с мамой? Умерла?» И слышу в ответ: «А ты откуда знаешь?» «Знаю, — говорю, — сердце подсказало». И выронил трубку. Остальное как в тумане. Татьяна говорит, что со мной случилось что-то вроде истерики. Вот тебе — и железные нервы Санеева.

Всю ночь до отъезда я не спал. Думал о маме. Вспоминал, как в 1968 году она провожала меня на Олимпийские игры в Мехико. Я уже в то время был опытным путешественником, но мама все никак не могла привыкнуть провожать меня в такие дальние поездки. Ей, мало выезжавшей из родного города, Мексика и в самом деле казалась страной за тридевять земель. Как водится, мы присели на дорожку. Мы — это я и Дудкин, а потом Николай попросил маму: «Ксения Андреевна, пожелайте нам победы». А она сказала: «Коля, сынок, успеха вам обоим, но, прости уж меня, победы я желаю все-таки Виктору».