Самый трудный экзамен остался позади, и Гуля разрешила себе один вечер не заниматься и отдохнуть.
После обеда она поехала к Днепру.
Получив на водной станции байдарку, Гуля оттолкнулась от берега, уселась поудобнее и взялась за весло.
«Поеду вниз по течению, – решила она, – будет легче грести».
И, слегка опираясь на весло, Гуля отчалила. От лодки побежал кудрявый след. Острые верхушки тополей закачались в воде. Лодка легко поплыла.
Зелёные берега быстро уходили назад. Песчаный пляж у самого берега казался теперь узенькой жёлтой полоской. Дышать стало легко и привольно.
«Всю жизнь смотреть бы на Днепр, – думала Гуля, – ничего нет на свете лучше!»
Она оглянулась назад. Город исчезал в предвечернем тумане.
«Ого, как далеко я уже отплыла! Километра на два, а то и больше. Не пора ли домой?»
Гуля налегла на весло, чтобы повернуть, но течение противилось. Оно снова поставило лодку кормой к городу и понесло её дальше, вниз по Днепру.
Гуля напрягла все силы. Лодка не поддавалась. Её несло всё дальше и дальше, туда, куда хотела река.
От того, что Гуля давно не гребла, и от сильного напряжения у неё заныли плечи, руки, спина.
«Дура! Вот дура! – ругала сама себя Гуля. – Куда же это я заехала на ночь глядя! Чего доброго, этак меня до самого гирла дотащит, если только не перевернёт».
Днепр разыгрался. Ветерок к вечеру становился всё сильнее и упрямее. Поблизости не видно было ни хаты на берегу, ни лодки на воде. Помощи ждать было неоткуда. А темнота всё густела.
Закусив губу, Гуля изо всех сил боролась с Днепром. То она одолевала, то он брал Еерх.
«Нет, – подумала Гуля, – из этого толку не выйдет у меня уже и руки не держат весло. Отдохнуть надо!»
И она, перестав бороться с рекой, положила весло. Днепру как будто этого только и надо было. Легонько покачивая, понёс он лодку с Гулей, куда нёс всё, что попадало в его воды, – вниз и вниз.
«Ничего, ничего, далеко не унесёшь! – говорила Гуля. – Вот отдохну немного, а тогда опять поборемся!» И, впомнив знакомую и любимую с детства песню, она запела:
От этих красивых и смелых слов, а может быть, и от звука своего голоса, такого молодого и звонкого, ей стало спокойнее.
Через несколько минут она почувствовала, что руки у неё отдохнули и плечи расправились. Она снова взялась за весло и неторопливо, ровно, как учили её в Артеке, заработала попеременно обеими лопастями весла.
– Левая, греби, правая, табань! – командовала она себе. – Левая, греби!
И лодка наконец послушалась: она тяжело повернулась кормой к гирлу, носом к городу и, ныряя на каждой волне, стала медленно приближаться – метр за метром – к киевской пристани.
пела Гуля.
Когда она подъехала к водной станции, уже совсем стемнело. Принимая у неё байдарку, старик лодочник долго её журил:
– Последняя пришла! Что же, мне тут ночевать из-за вас, что ли?
– Простите, дедушка, – ответила Гуля. – Я и сама не хотела далеко заплывать, да меня течением унесло.
Еле живая от усталости, добралась Гуля до дому. Кажется, никогда ещё она не чувствовала себя такой разбитой. Фрося пожалела её и принесла ей ужин в постель.
– Понимаешь, Фросенька, – говорила Гуля, уплетая за обе щеки вареники с вишнями, из которых так и брызгал сок, – понимаешь, полезла я сегодня к чёрту на рога без всякой тренировки…
– Ай-ай-ай, без тренировки!.. – сочувственно качала головой Фрося.
– В том-то и штука! Чуть не унесло меня, понимаешь. Но мне этот урок пригодится, увидишь сама. Вот кончу экзамены и буду каждый день грести, чтобы наловчиться. Весь Днепр пройду сверху вниз и снизу вверх.
– Ой лишенько! – только вздохнула Фрося.
– Да, да, весь Днепр! Только теперь я буду умнее. Пока сил много, вверх по течению плыви, а когда устанешь, можно и вниз!..
На другое утро Гуля пошла к Наде, чтобы взять у неё задачник. Предстоял новый экзамен – геометрия. Нади не оказалось дома. Бабушка её, худенькая, чистенькая (та самая, которая отказалась держать палец в чернилах), уговорила Гулю подождать Надиного прихода.
На обеденном столе лежало, раскинув рукава, голубое летнее платье (должно быть, то самое – «счастливое»). Бабушка разглаживала на нём оборочки.
– Не знаю, что мне с ней и делать, – говорила она, пробуя пальцем горячий утюг. – Совсем от рук отбилась моя Надюшка! Не постирает себе, не погладит. Вот нарядиться, погулять – это её забота. Коза, да и только.
Духовой утюг с сердитым шипением задвигался взад и вперёд по влажному голубому полотну.