Четвертое измерение

Но следователя это не устраивало:

— А что с того, что раненый. Надо было во фрицев стрелять!

— Но я был без оружия.

— Надо было зубами им горло грызть, а не сдаваться!

Что на это ответишь?!

И придумал я. В камере — не пожалел пайки хлеба — вылепил пистолет. Потом сжег кусок резинки от подметки и закоптил его до черноты, хорошо получилось. Взял я это «оружие» на допрос. Когда мой герой, грызущий немцев зубами, вышел из-за стола, где у него была кнопка вызова конвоя, и пошел ко мне с наручниками, я вынул свою игрушку, наставил на него и твердо сказал: «Руки вверх!» Поднял он руки, как миленький, стоит.

— На колени, — говорю.

Встал он на колени, дрожит, челюсть отвалилась, слова сказать не может.

— Ну, — говорю, — для начала поцелуй пол, а потом уже будешь мне горло зубами грызть.

Целует он пол свой заплеванный и молит:

— Не стреляй, дети у меня...

— Теперь, — говорю, — понял, что такое под оружием быть?

— Понял я, понял, не убивай только...

Вижу я, что каждую секунду кто-нибудь может войти, и тогда меня, точно, пристрелят. Размахнулся и швырнул этот хлебный пистолет мимо головы следователя, об стенку. Рассыпался мой пистолет на крошки, следователь все понял, молча встал, конвой вызвал и велел меня увести. Потом он следствие за три дня кончил и послал меня в трибунал за «четвертаком»...

 В вагоне говорили о сведениях, полученных ребятами на пересылке: в лагерях Воркуты и Норильска, Казахстана и Колымы были крупные восстания! Об этом говорили упорно, и не было оснований не верить. Рассказывали, что лагеря держались по несколько месяцев, остановив подачу угля, золота, урана, молибдена, свинца. К ним приезжали члены правительства, и лагеря поставили им ряд условий и требований. Мелкие условия приняли: сняли номера, установили маленькую зарплату, разрешили переписку. А коренные изменения и освобождение невинных людей игнорировали. Лагеря возобновили забастовку, и восстания были потоплены в крови: Воркуту расстреляли, Кингир раздавили танками, Норильск бомбили...

На одной из пересылок присоединился к нам молодой немец Зигмунд Ольснер. Мы быстро, по-лагерному подружились: ему было интересно многое из моей жизни, мне — из его. Решили начать практиковаться в английском языке и, чтобы не было скучно, рассказывать друг другу о своих детских и взрослых годах.

Мне было очень интересно слушать рассказ моего сверстника о его детстве в Германии: это звучало как рассказ о другой планете. Так добрались мы до военных лет. Оба служили в армии, оба были офицерами. И вот, Зигмунд рассказывает мне:

— Уже в конце войны столкнулись мы со случаями мародерства советских войск. Помню: выбили мы вас из городишка Гольдап в Восточной Пруссии и увидели там такое... Мебель из домов выброшена со вторых, третьих этажей, на паркете нагажено, гардины оборваны.

— А я ведь тоже был в Гольдапе...

— Так мы там рядом были?

— Очевидно, так. Но я там в боях не был.

— А я был. Командовал танковой ротой, мы заходили к вам с тыла, окружали. И помню я. когда дорогу перерезали, какой-то мародер-русский угонял в кузове американского грузового «студебекера» нашу немецкую легковую машину.

— Машина была голубая? — спрашиваю.

— Не помню точно, но кажется, — удивленно ответил Зигмунд.

— А ты стрелял по этой машине? — продолжал я.

— Еще бы! Я по этому мерзавцу бью и никак его укокошить не могу!

— И, наконец, попал ты в легковую машину в кузове?

— Точно! Но откуда ты знаешь? — Зигмунд все еще не мог понять. И. действительно, такое бывает только в романах.

Это я тот мародер, который угонял машину. Был я в Гольдапе по делам, увидел на улице прекрасный голубой «опель-адмирал», но кто-то снял с него резину. Погрузил я машину в грузовик и поехал к себе в часть, а по дороге вижу: какие-то танки выходят справа, из-за леска. Я никак не думал, что это немцы. Но когда стрелять начали, понял... Разворачиваться было поздно: уж тут-то наверняка бы попали — и я дал газ, виляя по дороге. Когда меня тряхнуло, то думал, что конец, но потом увидел, что разнесло мой «опель»...

Мы от души смеялись! Сидели два бывших врага в советском концлагере и вспоминали, шутя, как один стрелял в другого.

Глава XVII

Нас выгрузили. Да-да, нас выгружали, мы были багажом, конвой передавал нас под расписку — своей воли у нас не было.

Когда мы ехали, то почему-то были уверены, что везут нас на Колыму. А попали в Тайшет, в знаменитый «Озерлаг», где, кстати, нет озер... Это место было известно тем, что там уже легли в могилу многие миллионы арестантов, и его называли поэтому «трассой смерти». Еще в 1946 году советская власть решила построить дорогу от центральной Дальневосточной магистрали в сторону Бодайбо, на реку Лену, к золотым приискам. И вот, на станции Тайшет — маленькой точке за тысячу верст от Иркутска — начали выгружать арестантов и гнать их в тайгу... Это была интернациональная трасса: под каждой шпалой лежали десятки и сотни мертвецов; тут жили и умирали русские и немцы, японцы и корейцы, украинцы и прибалты. И, конечно, евреи — без них тоже ничто не обходится...