Четвертое измерение

Познакомился я еще с одним человеком, привлекшим меня своим внутренним обаянием и неподдельной душевностью — французским евреем Анри-Хейнцем Гевюрцем. Он служил во французской армии и все военные годы провел на разведывательной работе против гитлеровцев. А после войны был послан в Вену и оттуда его выкрали сотрудники опергруппы КГБ. В Москве ему объявили, что он приговорен к пожизненной каторге — коротко и ясно! И вот, отсидев уже 8 лет, Гевюрц неожиданно был вызван на вахту спеца, где он сидел, и ему объявили: переводитесь на бесконвойное содержание. Анри решил: хотят пристрелить, как только выйду за вахту. Но нет: привели в бесконвойную зону и выдали посылку и письмо от отца. Отец сообщал, что беседовал с Булганиным и Хрущевым, когда те были в Швейцарии, и что на ходатайстве о помиловании Хрущев написал резолюцию — «освободить». Теперь стало все яснее. Но прошло уже четыре месяца, а освобождения все не было... И теперь вот перевели его в нашу зону, под конвой. «Страна чудес», — шутил Анри. Это был высоченный стройный человек со смуглым и серьезным лицом. В лагерях он уже научился говорить по-русски и освоил новую профессию: стал токарем по металлу. От его товарищей, прекрасно к нему относившихся, я знал, что Анри весь срок провел в лагерях безупречно; а ведь он был на «трассе смерти» в самые страшные годы, когда в зонах бывало что угодно: не только продавали и убивали за пайку хлеба — но и ели убитых людей.

Вечерами мы собирались у кого-нибудь на нарах, и шли бесконечные разговоры. Мы часто расспрашивали Анри о его прошлой жизни, и все, что он говорил, звучало какой-то нереальной выдумкой. Ну, как можно в царстве Евстигнеева, где воры «от скуки» прибивают себя к нарам гвоздями, верить в то, что где-то есть залитый огнями Париж?! И хотя сидели перед нами два парижанина — Анри и Макс — но рассказы их выглядели, как описание приключений на Марсе. Пожалуй, даже Марс был реальней, чем Париж: ночами он сверкал на небе и становился с каждым днем все ярче, красней, больше — приближалось противостояние Марса и Земли... А этому, как говорили, всегда сопутствует война. Мы тоже ждали ее.

Глава XXII

Весенним утром к нам в барак неожиданно вошел полковник Евстигнеев в сопровождении большой группы офицеров своего Управления.

— Ну, опять скажете: Евстигнеев весеннюю «парашу» принес. Но это факт — Комиссия Верховного Совета СССР по пересмотру ваших дел прибыла и скоро начнет работу.

Все замерли: ожидаемое приходит неожиданно. Я слушал и хотел понять: где же подвох, откуда ждать обмана?

— А кого освобождать будут? — прозвучал неуверенный вопрос.

— Всех, кого сочтут невиновными, — коротко отвечал Евстигнеев.

— И нас, украинских повстанцев, тоже? — спросил стоящий рядом со мной полковник Украинской Повстанческой армии Михаил Куций, участник героической борьбы на Западной Украине против советской оккупации до 1953 года.

— Я лично предпочел бы, чтобы винтовка была только в моих руках, а не в ваших. Но это — дело Комиссии.

Ответы Евстигнеева звучали уверенно, и было понятно, что Комиссия существует.

— Но как же Комиссия будет проверять, кто виновен, а кто нет? Ведь у нас там в делах такое понаворочено, такое на себя наговорили под пытками?!

— Это дело Комиссии, у нее есть инструкции, и она будет руководствоваться социалистическим правосознанием.

Ответ и формулировка полковника были туманны. Но именно это и вселяло надежду: «социалистическое правосознание» — это та резина, которую можно тянуть, куда угодно. В 1937 году под этой формулой расстреливали сотни тысяч и миллионы посылали в лагеря. Может быть, теперь потянут в другую сторону? Чего не бывает в сумасшедшем доме?!

Офицеры ушли. Люди в зоне полезли на бараки: вдали, в тупике железной дороги виднелся отдельно стоящий вагон, в котором приехала Комиссия. Зона гудела от разговоров и споров. Я на все расспросы отвечал: завтра увидим, что это за сюрприз.

На следующий день всю зону не вывели на работу и вечером объявили список: 60 человек утром — на Комиссию.

Все мы ломали голову: как можно пересмотреть за день дела 60 человек? Ведь у каждого по два-три тома бумаг обвинения, десятки допрошенных свидетелей, сотни документов. Как это будет делаться?

Действительность превзошла все наши ожидания: утром ушли 60 зэков, а к пяти часам вернулись в зону за вещами 60 свободных, полностью реабилитированных граждан СССР, которые могли ехать в любой конец страны на «бесконвойку»!

 — Как это было? — сыпался на пришедших один и тот же вопрос.

И все отвечали примерно одно:

— Вызвали меня, спросили фамилию, статью, срок и задали вопрос — виновным себя признаешь? Я ответил — нет! Велели мне выйти в коридор и подождать. Сказали, если будет один звонок, вернись. Если позвоним два раза, иди в зону — тебе отказано. Вот услышал один звонок. Вхожу и слышу от председателя: «Комиссия тебя признала невиновным и реабилитированным. Ты свободен. Можешь идти».

— А кто же там, в Комиссии?

— Человек десять, почти все в штатском, себя они не называют.