Четвертое измерение

Когда меня уже почти дотащили по пустынному шоссе до маленького станционного домика, то навстречу нам попались какие-то мужчина и женщина. Смутно помню, что они стояли, смотрели и плакали. А из рупора громкоговорителя лилась сладкая музыка рояля и симфонического оркестра — Шопен...

Я рассказываю об этом, мои западные читатели, не для того, чтобы вызвать у вас слезы жалости, нет. Я хочу показать вам «единство противоположностей», характерное для жизни этой несчастной страны, где вы, туристы, смотрите великолепный балет и слушаете хорошую музыку. И может быть, в это же время в далекой глухой тайге, эту музыку слышат политзаключенные: под нее их бьют, расстреливают или просто обыскивают...

Дотащив меня до сидящих у линии железной дороги заключенных, конвоиры с веселым криком «бей жида!» кинули меня к ним. Это были достойные представители «шерсти», один из них — с явным намерением продолжить издевательство — подполз ко мне и протянул руку; из последних сил я ударил его в лицо. Он ошарашенно отшатнулся. Не знаю, чем это кончилось бы, но подошел поезд, и нас начали грузить в вагоны. Ехал я всего 30 км, до ст. Анзеба, от которой тогда шла дорога к Падуну, на Братскую ГЭС. В «воронок» меня погрузили одного: дурной знак. Сесть на скамейку я не мог и лежал на полу в закрытой, душной коробке. Когда мы двинулись, то я почувствовал, что газ выхлопной трубы попадает ко мне. Душегубка! Это не было сделано специально: просто газ просачивался сквозь днище. Но для меня этого было достаточно: я потерял сознание. Очнулся я, лежа на земле, голова была облита водой, всё тело болело от ушибов. Надзиратели взяли меня опять за руки и ноги и, занеся через вахту лагеря, положили на землю, поставили рядом веши и ушли: добирайся до барака, как знаешь.

Я огляделся, лежа: дорога от вахты уходила вверх на вырубленную сопку, вдали видны бараки. Лагерь был мне незнаком. Начал накрапывать дождик, была ранняя осень. Я лежал в ожидании чьей-либо помощи, сам я подняться не мог, нога очень болела.

Опять пришло легкое забытье. Очнулся я от голосов: кто-то осторожно поднимал меня на руки. И над собой я вдруг увидел плачущее лицо Теймура Шатнрошвили — грузинского князя, человека, с которым уже встречался в других лагерях. Этот силач нес меня на руках, как ребенка, и что-то успокоительно приговаривал по-грузински; рядом шли еще какие-то зеки.

История этого Тейиура, которого в лагерях все звали дружески Мишадзе, сама по себе очень интересна. Этот красавец и силач, из знатного кавказского рода, занимался у себя на родине террором против советской власти. Вся его жизнь прошла в налетах и побегах от погони. Но когда его поймали, то решили судить не как политического врага; а как бандита. Так было выгодней властям: спокойней представить террор бандитизмом. И Теймур, получив 25 лет, попал в блатные лагеря под Владивосток. Там в 1954 году он поднял лагерное восстание, встал во главе, захватил оружие и увел весь лагерь в тайгу. Захватив радиопередатчик лагеря, он передал в США призыв о помощи и сообщение о том, что заключенные подняли восстание. Дошел ли его призыв и кем был принят, неизвестно; но КГБ его точно приняло и послало войска и вертолеты в тайгу. Восстание, конечно, подавили, а Теймур получил — теперь уже как политзаключенный — еще 25 лет и приехал к нам в «Озерлаг».

Мы были с Теймуром вместе, когда у него произошло событие, потрясшее его и давшее новый смысл его жизни. В лагере у «шерсти» он случайно увидел грузинского мальчика и подозвал его к себе. Насколько Теймур был храбр и силен, настолько этот паренек был запуган и подавлен. Теймур принял в нем участие, одел его потеплее, накормил и начал расспрашивать. И когда они беседовали на непонятном для нас грузинском языке, вдруг Теймур вскочил и с диким криком закружился по бараку. Его схватили, что с таким силачом нелегко было сделать, усадили, напоили водой, и он сказал, что сейчас выяснил: этот мальчик — его сын.

 18 лет назад он после очередного налета отлеживался, раненый, в горном ауле и там был у него роман с молодой девушкой. Но уезжая, он даже не подозревал, что она осталась беременной. А сейчас этот юноша ему рассказал, что он родом из этого аула и что мать ему назвала имя якобы убитого его отца — Теймур Шатирошвили.

Случай был совершенно особый. Правда, я уже видел отца, узнавшего на вышке солдата-сына; и все мы видели, как этот солдат застрелился, там же, на вышке.