Четвертое измерение

Лыс ли он был, нельзя было знать, потому что на нем была какая-то чалма, а нос был положительно орлиный, громадный, какие бывают у восточных человеков. У Сократа же, известно, была курносая пуговка и лысина во всю голову. Петербургский спирит раздражительно заспорил с Англичанином. Духовызыватель доказывал, что Сократ, являясь, мог выбрать себе не свою прежнюю земную оболочку, а выбрать любую, какая ему больше понравится.

— Позвольте! — возопил на это оскорбившись один из местных спиритов. — В таком случае мы будем вызывать Юлия Цезаря, а придет какая-нибудь Степанида кухарка. А вы будете говорить, что это Цезарь, принявший оболочку, которая его соблазнила.

Поднявшийся отчаянный спор длился несколько часов вплоть до вкусного ужина. Базанов не выговорил ни слова. И подобно ему ни единого слова не вставила в разговор Лукерья Ивановна. Они прислушивались, улыбались, причем переглядывались так, как если бы были в заговоре.

Пребывание гостей у Стурина и всякая чертовщина продолжались несколько дней. За все эти дни Базанов делал дальния прогулки со вдовой и успел изложить ей в малейших подробностях то философское сочинение, которое намеревался писать.

Базанов сознавался мысленно, что никогда не встречал женщины, которая бы так верно и дельно отнеслась к философскому вопросу, которым он задался. При этом Рюмина особенно чутко угадывала то, что не могла понять.

Базанов вдруг нашел в ней замечательно умную женщину, замечательное сердце, при этом он крайне удивлялся, что раньше не оценил Рюминой. Несмотря на свои годы, Рюмина казалось ему еще очень недурна собой. В её лице находил он много жизни. Некоторые суждения Лукерьи Ивановны поражали молодого философа своею меткостью, или своею глубиной.

— Да! Да! — восклицал он восторженно. — Это, Гликерия Ивановна, именно то, что я думаю и даже в этой форме.

Молодой человек забывал, что вдова буквально повторяла слышанное ею от него за час назад.

Когда сеансы в усадьбе Стурина кончились и командир над разными духами и загробными жителями получил приличный гонорар, не считая путевых издержек от Лондона до России, все разъехались.

Стурин собрался тоже в Петербург вместе со столичным спиритом. Они хотели описать и напечатать все необычайные явления, которых они были свидетелями в усадьбе.

А между тем и Стурин, и Невский медиум проглядели самое замечательное явление, которое имело место в усадьбе, — явление, которое было гораздо любопытнее, серьезнее и неразгаданнее всех тех, которые устроил ловкий сын Альбиона.

Явление это произошло нежданно-негаданно на глазах, у всех гостей. В несколько дней двадцатипятилетний Базанов, бесспорно умный и с развитым чувством изящного, влюбился страстно в Лукерью Ивановну Рюмину, женщину на двенадцать лет старше его.

Что очаровало его, что он нашел в ней, было покрыто большим мраком неизвестности, нежели то обстоятельство, что Сократ, в виде какого-то Армянина, или Грузина, понаведался в гости с того света.

IX

По возвращении в городок Базанов ежедневно стал, бывать у Лукерьи Ивановны. Он писал свое сочинение. Она переписывала ему наиболее измаранные листы. Иногда она прибавляла кое-что от себя, и молодой человек приходил в восторг от глубины её мыслей и от меткости выражений.

Изредка Рюмина бывала у Пелагеи Степановны и проводила вечер. Базанова была рада-радехонька, что нашлась личность, с которой её сын охотно беседовал по целым часам.

«Слава тебе Господи, — думала она, — перестал молчать! Хоть с Гликерией Ивановной душу отводит».

Так прошел месяц. Однажды за вечерним чаем мать и сын заговорили о вдове. Она обещалась быть и не приехала. Базанов волновался, все подходил к окнам и наконец угрюмо уселся в углу.

— Головка что ли у тебя болит? — произнесла Пелагея Степановна после долгого молчания.

Базанов поднял глаза на мать. Слова её разбудили его, но он не расслышал их и не понял.

— Вот что, маменька, выговорил он, — я было хотел, подождать, да что ж, не все ли равно?.. Я хотел вам, сказать… Вы удивитесь! Я собрался жениться…

— Что же, слава тебе Господи! Молебен завтра отслужу, голубчик. Да и мудрено ли это?.. У нас в городе девиц тебе подходящих целая дюжина… А четыре или пять просто раскрасавицы, да и богатеющая… Возьми хоть одну Леночку; ведь за ней отец дает 25.000 чистыми денежками. А уж собой-то она всему миру на удивление.

Базанов улыбнулся.

— Я, маменька, уже нашел себе невесту…И я давно люблю ее…

— Как нашел?! Когда?!

— Да уж давно, маменька.

— В Москве, что-ли? — изумилась Пелагея Степановна.

— Нет, здесь…

— Как же ты мне не сказал?

— Да я удивляюсь, что вы ничего не видали и не заметили.

— Вот уж, мой голубчик, перед Богом клянусь ничего не заметила. Да ты и не бывал нигде… Либо все писал у себя наверху, либо с Гликерией Ивановной сидел и эту дуру уму-разуму наставлял. И напрасно, голубчик! Ничего она тебя не понимает, а так только прикидывается. Где ей, старой, твою науку понять!

— Маменька! Вы судите вкривь и вкось! И резко! С вами прежде такого не бывало!.. Женщина, с которой я решился связать свою судьбу, именно она и есть…