Четвертое измерение

13

Пока Тонка билась над сложными теоретическими проблемами, Ротаридес и впрямь находился, так сказать, в запредельных сферах, по крайней мере по отношению к их квартире; на другой стороне Ястребиной улицы он, исполненный твердой решимости, нажал кнопку звонка на двери с декоративной табличкой под плексигласом: «Вл. Нагай». Звонок воспроизвел отрывок какой-то мелодии и добросовестно доиграл ее уже после того, как Ротаридес отпустил кнопку… Внутри квартиры скрипнула дверь, там кто-то ходил, Ротаридес невольно прислушался к шагам, заглянул в смотровой глазок, и в эту самую минуту над его головой вспыхнул яркий свет, выхватив из темноты мощеную площадку перед домом и часть улицы. Он не знал, куда глаза девать, не сомневаясь, что изнутри его внимательно рассматривают. Бывало, у фотографа его приводил в смущение изучающий взгляд, осветительные приборы и беспристрастный объектив фотоаппарата: здесь — думал он — видят такой его образ, какого он сам в себе не подозревал, и мучился от невозможности представить себе, каким же он здесь выглядит.

За дверью по-прежнему было тихо; Ротаридес гадал, что это может значить — то ли его узнали, то ли не могут решить, к какой категории отнести незнакомца, но тут наконец в замке звякнули ключом, и в узкой щели между дверью и косяком его обжег взгляд миндалевидных карих глаз пани Нагайовой, подвергшихся пластической операции. Впрочем, что я такое болтаю… ведь пластическую операцию сделали той японке на фотографии. И все же Ротаридеса подмывало спросить, правда ли, что женщины изменяют разрез глаз с помощью операции.

— Что вам угодно? — вернул его на землю спокойный, с подобающей дозой интереса вопрос.

— Я… видите ли… — запинаясь промямлил он, чувствуя, что слова упорно застревают в горле. — Вы меня не узнаете? — удивленно спросил он, и так как взгляд ее ничего не выражал, в нем вдруг вспыхнула искорка надежды: вообще ничего и не было, все это ему пригрезилось, как недавно в пустом классе…

Но тут женщина тихонько ахнула, и захлопнувшаяся дверь едва не прищемила Ротаридесу нос. Ну вот, так я и знал, тоскливо подумал он. Будь в этих новых домах телефоны, она наверняка вызвала бы общественную безопасность… Но телефонов еще нет, поэтому она и звонила тогда из автомата. Вероятно, сейчас появится на сцене ее супруг…

Еще можно было уйти, благоразумно скрыться в густеющей темноте, время еще есть, но он самоотверженно стоял, понурившись, переминаясь с ноги на ногу, и ждал.

Наконец дверь опять подалась, сначала решительно, словно стоящий за дверью был почти уверен, что на пороге никого нет, потом ее слегка попридержали, однако щель была заметно шире, чем в первый раз. Из нее смотрел все тот же взгляд, за дверью была она.

Она дома одна, мелькнуло у него в голове. Одна, и все-таки опять открыла — не терпится узнать. Неистребимое женское любопытство! Видать, смелая женщина…

— Я… я вас… — Никак не удавалось найти нужное слово, он напряженно подбирал какой-нибудь подходящий оборот, чтобы как-то обозначить свой проступок. — Я нанес вам оскорбление, — решился он в конце концов.

— Зачем вы пришли? — Она с любопытством разглядывала его, наполовину выйдя из-за двери, прислонилась боком к косяку, и Ротаридес понял, что теперь она уже не боится. В фотоателье профессиональный фотограф относится ко всем клиентам одинаково, ему плевать, кто как выглядит при свете рефлекторов, неважно, кого он фотографирует — неотразимого красавца с лицом Родольфо Валентино или субъекта с заячьей губой и пластиковым носом. Сейчас Ротаридес тешил себя надеждой, что под светильниками этого дома его, во всяком случае, нельзя принять за опасного маньяка или не внушающего доверия проходимца.

— Я пришел справиться, насколько это серьезно, — ответил он и быстро добавил: — И хотел бы дать объяснения.

— Объяснения? — Женщина недоумевающе выпятила губы — даже теперь, без помады, они были розовые, свежие, гладкие и влажно блестели, словно их питали подкожные живительные соки. Носком домашней туфельки с помпоном Нагайова ковыряла тканый коврик у двери.

— Видите ли… — Ротаридес махнул рукой себе за спину, где высилась стена со светящимися в шахматном порядке окнами. — Мы живем напротив. В однокомнатной квартире. Наши с вами дети ходят вместе в ясли…

— Да что вы! — Женщина наклонила голову, волосы с одного бока упали ей на лоб, а с другого открыли длинную, красивую линию шеи и маленькое ухо без серьги.

— Я должен вам объяснить… — повторил он, почти уверенный, что хозяйка сейчас пригласит его в дом. Что она и сделала.

В коридоре он прошел мимо высокого зеркала, но ему не удалось увидеть в нем свое отражение. Может, оно было повешено с наклоном или он опоздал взглянуть в него, но, как бы то ни было, он все же удивился: будто по коридору вместо самого Ротаридеса прошествовал его дух, а может, после того злополучного нападения он превратился в упыря и зеркала его уже не отражают.