Четвертое измерение

Признаться, и мы тоже, подобно Ротаридесовым знакомым, только разводили бы руками, слушая его рассказы о соседях и соседках, и недоумевали бы, каким образом дом превратился просто-напросто в богадельню. В их доме квартиры все однокомнатные, объяснял Ротаридес, и там могут жить лишь одинокие пенсионеры, старые девы да еще какие-нибудь бедолаги вроде нас, забывшие продлить свое членство в жилищном кооперативе. А разве есть и такие? Ротаридес не отвечал, виновато опустив голову, потому что слишком хорошо помнил тот роковой день, когда повез деньги на почту. В автобусе он читал о законе сохранения числа барионов, которому, между прочим, все мы обязаны жизнью, ибо он не допускает распада протонов и нейтронов на более легкие частицы… Чтение было настолько увлекательным, что, только выйдя из автобуса, он хватился бумажника в заднем кармане брюк, но рука нащупала лишь мягкую ягодицу. Он не знал, как быть, и в конце концов решил пока ничего не говорить Тонке. Он так долго убеждал ее, будто и впрямь отослал очередной взнос, что наконец поверил в это сам. Когда правда всплыла наружу, дело чуть не дошло до развода. Ротаридес тут же принял место учителя, унаследовав и квартирку от своего предшественника, который с радостью отказался от обязанности обучать нерадивых юнцов. Но разве это шло хоть в какое-нибудь сравнение с планами и мечтами Ротаридеса?..

Тьма на лестнице скрыла горестную усмешку Ротаридеса. Он жадно втягивал в себя дым сигареты, и теперь его раздражение обратилось против жильцов дома. Того и гляди, в наш подъезд опять пожалует смерть, думал он рассудительно и холодно. Как тем летом… То событие врезалось ему в память, потому что как раз совпало с их переездом. Он притащил из квартиры, где они снимали комнату, последнюю связку книг и, пока Тонка скоблила ванную после ухода маляров, стал быстро собираться в ясли. Времени было в обрез, поэтому он ни на что вокруг не отвлекался и даже не приметил желтый автомобиль общественной безопасности[5], который стоял у дорожки к дому. А когда возвращался назад с весело щебечущим Вило на руках, у подъезда уже стояла черная машина похоронного бюро. Двое мужчин в синих халатах в эту самую минуту выносили из подъезда покойника в открытом гробу, завернутого в пестрое одеяло. Свой груз они небрежно задвинули в машину, чуть не перевернув гроб. Ротаридес еще крепче прижал к себе Вило… и тут на него пахнуло тошнотворным трупным запахом. На фоне мирного летнего дня, полного лепета детей, возвращавшихся из яслей и детских садов, вся эта картина показалась ему на редкость противоестественной и даже жуткой. Он бросился к подъезду, расталкивая толпу взволнованных жильцов, лишь бы убежать от трупного запаха, но еще долго он сопровождал его, вызывая приступы дурноты. И только позже ему вспомнилось, как у машины стояли ребятишки и с интересом наблюдали за происходящим. Кое-кто был с велосипедами, а один, самый маленький, даже с самокатом. Служители из похоронного бюро, видно, нанюхались этого запаха, но дети — они стояли, сжимая звонки велосипедов и самокатов, и смотрели, смотрели… Несмышленыш Вило копошился на полу, пуская слюни. Им еще рано знать о смерти, думал Ротаридес. Он вызвал из ванной Тонку, но, когда они выглянули в окно, улица уже ничем не напоминала о случившемся. По дорожке шла молодая женщина и несла полную сетку свежих овощей. Все сосуществует бок о бок, подумалось тогда Ротаридесу. Даже взаимоисключающие друг друга явления. Рождение и смерть. И это не лирика, не метафора. Такова жизнь…

Но тут у него побежали мурашки по коже, от холода зуб на зуб не попадал. Он загасил окурок и уже совсем собирался открыть дверь в квартиру, как откуда-то послышался громкий голос радио: «…сейчас прозвучит сигнал точного времени…»

Ротаридес остолбенел от неожиданности. Так громко может пустить радио только одна глухая Куцбелова. Однако было трудно сообразить, откуда доносились звуки, к тому же он никогда не замечал, чтобы Куцбелова слушала радио. Другое дело — продавец пива Шубак, тот каждое утро слушает концерт по заявкам…

— Двадцать два часа ровно…

В крохотной прихожей Ротаридес глянул на часы и убедился, что сегодня он стал жертвой иллюзии точного времени.

Он приоткрыл дверь в комнату:

— Представь себе…

— Тсс! — шикнула на него Тонка.

Опустив глаза, он увидел у своих ног Вило, который, сидя на горшке, клевал носом.

— Выпил слишком много чаю, — прошептала жена. — Как бы ночью опять не описался…

Ротаридес, молча переждав, когда придет конец этой ночной процедуре, продолжал вполголоса: