Четвертое измерение

Рассказывали, как отказывает оружие, как не стреляют пушки и не хотят лететь на учениях ракеты. Слушал я, вспоминая наше министерство, ведавшее оборонными заводами, где делалось оружие, думал о царившем там хаосе и беспорядке. И в те времена, когда я работал, отказывали пушки — у нас тогда был большой «полигон» в Корее, — склочничали между собой конструкторы, воровали на заводах кто что мог.

На нашем спеце был приехавший тоже из Тайшета римский кардинал, украинец Слипий. Этот скромный и спокойный человек страдал в лагерях уже второе десятилетие, был очень болен, но держался стойко и старался быть не обузой товарищам, а помогать им. Мы понимали, что такого вождя национализма, каким был Слипий, советская власть не выпустит: для украинцев он был чем-то вроде духовного знамени.

Но случилось чудо: за кардиналом Слипием приехали из Москвы какие-то чекисты и увезли его так срочно, что он едва успел попрощаться с друзьями. Мы не знали, куда его увезли. Но спустя дней десять к одному из наших ребят приехала на свидание жена и рассказала, что слышала, что кардинал Слипий в Риме.

Всех нас потряс отъезд кардинала: дуновение свободы донеслось из беспредельной дали.

Однако свои дела были не менее важны. Неожиданно распространился слух: к нам на спец едет комиссия, чтобы решить, кто останется еще на год, кто переводится на лагерный режим.

Лагерные «параши» сбываются: вскоре начались вызовы, и от ребят я услышал, что наши судьбы решает Ролик — мой старый знакомый. Стало ясно, что если он меня узнает, то не видать мне перевода со строгого режима.

С той нашей встречи в БУРе омских лагерей прошло семь лет, я постарел, борода у меня — вряд ли можно узнать человека при таких условиях. Но вот и вызов...

Вхожу в кабинет, здороваюсь, сажусь...

— Здравствуйте, Аврам Исаакович, — глаза Ролика смотрят пристально и с интересом: он явно узнал меня, но чувствую, что при других офицерах, сидящих здесь, не будет упоминать обстоятельств нашей первой встречи.

Молчу. Жду.

— Постарели вы, — произнес Ролик, рассматривая меня.

— И вас время не щадит, — отвечаю, глядя на него.

— Да, конечно. Ну, а внутренне вы как? Изменились или все тот же?

Вопрос Ролика понятен только мне.

— Даже лежачее бревно меняется. А я не лежал эти годы. Безусловно, изменился.

— Слышал я, что философией увлекаетесь, индуизмом, йогой?

— Да. Меня это интересует всерьез.

Воцарилось молчание.

— Ну, Шифрин, хотелось бы знать, увижу ли я от вас неприятности и сюрпризы, если переведу из тюрьмы в лагерь?

Опять вопрос понятен до конца только мне.

— Думаю, что нет. Многое передумано и нет прежних устремлений. Меня интересует другое.

Опять помолчали. Ролик сидел, думая.

— Хорошо. Я выпускаю вас в лагерь. Прошу вас помнить то, что вы сказали сейчас. До свидания.

— До свидания, — ответил я. Но свиданий больше не было. Это было прощание.

Кончился эпизод, который начался, как в приключенческом фильме, и выглядел неправдоподобно и надуманно.

Глава XXXIV

Советский Союз лез в Африку, Вьетнам, на Ближний Восток, рвался на Кубу и в Индонезию. Эти события нас, конечно, интересовали. Даже блатные реагировали на них по-своему. Прежде всего появились клички: «Лумумба», «Мобуту» — так называли самых уродливых; появились доходяги «У-ну», были и «Кастро».

Комиссия на спеце окончилась: почти всех выводили в лагеря. Но уже ехали на наши места новые...

Когда мою группу зимой 1961 года забирали на этап и подводили к вахте, я оглянулся на приземистый длинный тюремный корпус: было чувство какого-то дезертирства — ведь там оставались друзья.

Поезд ехал недолго. Нас высадили на лагпункте № 07. У ворот собрались свободные от работы зэки, и мы попали в объятия давних друзей. Обнимая Золю Каца, Семена, Бориса Хацкевича, я оглядывался на месте, слушая новости, отвечал на вопросы.

Зона была большой. Тут работали на деревообделочном комбинате тысячи арестантов, изготовляли мебель и деревянные ящики для радиоприемников и телевизоров. В этом лагере у меня было много знакомых по Сибири, и первые дни, пока еще новоприбывших не включили в рабочие бригады, я переходил из рук в руки, узнавая новости за время, проведенное в тюрьме. Скопление в зоне людей со всей страны дает возможность — если знаешь людей — за несколько дней познакомиться с событиями от Владивостока до Бреста.

Увидел я, что в лагере большая группа евреев: кое-кого я не знал. Была интересная молодежь.