Четвертое измерение

Произошло там, по рассказам, следующее: Хрущев довел страну до голода, в магазинах нельзя было купить масла, мяса, сахара и даже хлеба; и в это время новый «гений человечества» сильно повысил цены на основные продукты питания. А их и в магазинах-то нет...

И рабочие вместе со студентами новочеркасских, вузов стихийно вышли на мирную демонстрацию: толпы людей стали сходиться на центральную площадь, к зданию городского комитета КПСС.

Созвонились руководители области с Москвой или нет, никто не знал, но вряд ли они на свой страх и риск вызвали войска и дали команду стрелять в мирную толпу с детьми, которая кричала: «Хлеба, мяса! Не можем работать без еды!»

Вызванные солдаты и танки окружили беззащитных людей, и в рупор прозвучали слова офицера-танкиста: «Немедленно разойтись! В случае неподчинения имею приказ открыть огонь!»

А толпа, наэлектризованная тем, что люди, наконец, сошлись вместе (чего в СССР вообще не бывает, так как это строго наказуемо, это — бунт) и могут высказать то, что мучало годами, кричала: «Почему голодаем?! Давай продукты!»

Но услышав о приказе стрелять, женщины с детьми на руках кинулись к танкистам с криками: «В кого стрелять будете? В матерей своих и жен? Вы что, не русские?!»

Но офицер повторял: «Имею приказ стрелять! Разойдись!» И, действительно, по рации из обкома ему командовали партийные негодяи: «Огонь!»

И разрываемый противоречием ситуации, видя, что перед ним его кровные сограждане и не имея возможности не стрелять, он на глазах у толпы вынул пистолет и пустил себе пулю в висок.

Толпа замерла. И вновь взорвалась криками, обращенными к солдатам:

— Вы же наши! Вот, офицер ваш понял, что не виноваты мы! Хлеба ведь просим, для детей хлеба!

А в обкоме не растерялись: на случай бунта всегда есть верные части, привезенные из Казахстана или Узбекистана, они выполняют любую команду, это уже проверено. Солдаты, стоявшие за танками, были выдвинуты вперед и без колебаний дали залп.

Истошно закричали женщины и дети: они были впереди и первые пули попали в них. И толпа кинулась с голыми руками на автоматы! Не прошло и десяти минут, как рота стрелявших солдат была растерзана: люди впивались в убийц мертвой хваткой, грызли зубами, захватывали оружие. Присланное чекистами новое подразделение солдат было уже встречено огнем осатаневших людей и уничтожено. Толпа рвалась в бой, весь город поднялся, и в какой-нибудь час партийные бонзы и не успевшие скрыться работники КГБ были казнены восставшими.

Город попал во власть людей, не подготовленных к длительному сопротивлению. Все, что они сделали, это — разобрали рельсы железной дороги в нескольких десятках километров от города, чтобы не подошли бронепоезда и не подвезли солдат.

Тщетные надежды... Власти сначала опешили, но потом бросили на Новочеркасск специально тренированные карательные части внутренних войск особого назначения: для России — это солдаты из азиатских республик, для азиатской части страны — русские, украинцы, молдаване и др.

И восставших уничтожили. Они сопротивлялись: ведь у них были автоматы. Но скоро патроны иссякли, и на третий день город был сломлен. Начались повальные аресты...

А страна ничего не знала. Россия громадна. Лишь люди, сидевшие в поездах, остановленных на трассе, идущей через Новочеркасск, могли догадываться о чем-то, так как мимо них шли эшелоны с войсками. Выйдя через год из тюрьмы, я спрашивал у многих, что они знают о бунте в Новочеркасске — и почти никто о нем не знал.

И поэтому страна спала спокойно. Продолжались и наши будни. Возвращаясь ночью со второй смены, я стоял у барака и слушал нежнейшее воркование и посвист ласточек в гнездах под кровлей крыш: они что-то вспоминали во сне, им снился полет. А с вышек зло слепили прожектора, и часовые, щелкая затворами, передавали посты.

Зная, что я люблю поэзию, Валя Соколов начал часто бывать у меня и читать свои новые стихи. Он писал о жизни молодежи на свободе, о горьких лагерных буднях.

Вам наручники известны? Неизвестны?

Карцер — гроб сырой и тесный, очень тесный.

Знает каждый — сердцем честный —

карцер тесный...

Его тюрьма — это место, где «люди-черви в узком каменном стакане», где охранники «бьют и целят зубы выбить», где «начальник мощью чресл в кожу кресел, уверяю вас, не мало в жизни весил»... где арестант мечтает остаться «чистым, юным, перед идолом чугунным в грязь лицом не распластаться!»

Неожиданно мне объявили, что мой срок заключения уже не 25 лет, а «всего» 10. И я стал «малосрочником» — в России это «детский» срок. И сидеть мне осталось всего год... Но в лагере было полно людей, которым еще сидеть и сидеть, и они думали о побеге. И вот, была раскрыта попытка подкопа из барака, где была школа: копали из-под шкафа в комнате учителей. Нечего было особенно удивляться: делали подкоп молодые лагерники, и их явно кто-то предал.

Не успела замереть поднятая этим суета, как из рабочей зоны ночью пытались бежать, и среди арестованных там оказался Анатолий Рубин, помогавший беглецам: мы лишились хорошего парня.