Четвертый бастион

– А-а… друг мой! – захромал навстречу гостю князь Мелехов, раскинув объятия, в которые, впрочем, ловить Виктора и не собирался, зная наверняка, что тот как-нибудь, да уклонится. – А я тут наслаждаюсь вашим подвигом, как старый пес дармовой костью. Сами-то мы уже, увы, не лаем-с, не кусаем. А вот вы у нас действительный герой.

– Вы ко мне несправедливы, – отмахнулся лейб-гвардии поручик. – Какой герой? Что тут, право, героического? Сплошной конфуз, если подумать.

Виктор закатил глаза, очевидно пережидая протестующий шум в обществе, где партикулярного платья и военного мундира было примерно поровну – с дюжину тех и других, исключая кисею и дымку дамских туалетов.

– Не клевещите на себя, – погрозил ему пальцем один из гостей, не менее весомый в свете, чем хозяин. Он хоть и справлял какую-то чуть ли не квартирмейстерскую должность, но та странным образом позволяла ему вершить судьбы «квартирантов»[16].

Благообразный старичок с белыми бакенбардами бодро вскинулся с софы:

– Весь Севастополь только и говорит о том, как гвардии поручик Соколовский вышиб французов и англичан из ложементов IV бастиона. Инда осерчал добрый молодец, и благословения командирского не испросив…

– Врут, – по-прежнему с иронической улыбкой, но твердо повторил Соколовский, опустив взгляд карих глаз с рыжинкой. – Во-первых, исключительно по приказу Павла Сергеевича; а во-вторых, Бог свидетель, я был всего лишь очевидец события. Подлинный же герой был другой, а я со своим ажиотажем только путался у него под ногами. Что ж ты врешь, любезный? – обернулся он к Лионозову, тут же состроившему комическую гримасу раскаяния.

Пристыдив приятеля, лейб-гвардии поручик прошел к хозяйке и, сунув фуражку в белом чехле под мышку, поцеловал руку в пышной манжете, рябую от старческих родинок.

– Наши ребятушки ловко били врага в ложементах, – продолжил Соколовский. – И верно, вести их в бой было сущим удовольствием.

Прикладываясь к ручкам дам и девиц, он не забывал всякий раз, распрямившись, отбросить назад густые волосы вороньего отлива.

– Мое почтение… – поручик пожал крепкую ладонь моряка с эполетами капитана второго ранга, после чего, наконец, перешел к самой сути рассказа. – Но надо отметить, что неприятеля мы били уже битого… pardon за тавтологию.

– Это как? – вскинул белесые брови моряк.

– Именно. Перед этим в ложементах разорвался камнеметный фугас, приведенный в действие подлинным героем дня, – адъютант Соколовский развел руками, как если бы сожалел, что не сам был тем героем. – Но вам, сдается, его историю уже рассказывали? – Виктор обернулся на Лионозова.

– Во всех подробностях, – подтвердил Федор. – О похождениях бравого штабс-капитана уже доложили-с. О смелом его маскараде, одураченных французах и красных штанах, едва не стоивших ему жизни.

Как-то сам собой подвиг штабс-капитана Пустынникова стал в обществе приключением, вызывающим больше веселья, чем сочувствия, тогда как суровая и подлинно героическая проза в лице генеральского адъютанта заставляла сильнее биться чувствительное сердечко.

Тяжело опустившись в кресло с резной спинкой, Соколовский поморщился, скрывая ото всех не то смертельную усталость, не то рану, втайне перевязанную, чтоб не отправляться с позиций в госпиталь.

– А что, где он сам? – оглянулся Виктор из кресла. – Я пригласил нашего героя, чтобы еще раз и публично просить у него прощения.

– Но… за что ж вам извиняться? – раздался девический голос, сорвавшийся на первом слоге, должно быть, от волнения.

– Что по горячности своей едва не сорвал его замысел, – ответил Виктор, нарочито не оборачиваясь, но знал, что особа, задавшая столь взволнованно этот вопрос, нарядилась сегодня как-то особенно обдуманно. Весь наряд – нежно-розовая дымка на белом накрахмаленном чехле, с довоенным богатством расшитая арабесками.

Меж тем парафиновой прозрачности щечки девушки залило румянцем еще большим, чем если бы гвардеец посмотрел на нее в упор, а Соколовский добавил, улыбнувшись краем рта:

– Впрочем, мы уже и объяснились с ним на поле боя сразу, и весьма оригинальным образом.

Севастополь,

IV бастион

– Какого черта! – прорычал штабс-капитан Пустынников, невольно раскинув руки, как будто все еще сдерживал напирающую толпу пехотинцев. – Разве уже был приказ к наступлению? Откуда вы здесь прежде сигнала?

– Ежели хотите приказ, то был приказ генерал-майора Шварца, – секунду подумав, парировал лейб-гвардии поручик, также удерживающий колонну поднятой над головой саблей. – Решение было принято и командиром бастиона. А сигнал… Что еще за сигнал? – недоуменно наморщил он лоб под лакированным козырьком фуражки.

– Да вот этот… – штабс-капитан выдернул из прорезного кармана шинели газовый шарф алого перелива и, насадив его на острие французской шпаги, отчаянно замахал в сторону бастиона, отбежав от колонны на открытое пространство.

Вокруг него тут же взвились пыльные дымки вражеских пуль…

– Есть! Есть сигнал, ваше благородие! – едва не вывалился за бруствер кондуктор минного отделения Горохов, прихваченный мичманом Коганом, чтоб рассмотреть сигнал с бастионного вала.