Четвертый бастион

Труд был воистину титанический. По 75 саперов и 200 солдат день и ночь долбили каменистый грунт. Из-за недостатка воздуха не горели свечи, и работать приходилось едва не ощупью. Землю на поверхность выносили мешками, нередко под обстрелом врага. Русские саперы продвигались навстречу французам на двух уровнях – в 6 и 12 метрах от поверхности, а французы «подкапывались» под бастион только на уровне 5 метров.

«Тотлебен провел большую часть дня в минах и удостоверился, что неприятель ведет еще один рукав, почти по капители бастиона, работа же в первом рукаве слышнее, чем вчера; у нас все приготовляется для встречи неприятеля. Если же он взрывом своего горна предупредит нас, то на IV бастионе уже назначены охотники Тобольского полка для занятия воронки».

Так писал великий князь Михаил царю в день удачного подрыва одной из русских мин: «Вечер, половина 11-го. Сейчас приехал ординарец Тотлебена лейтенант Скарятин с донесением, что тому около часа камуфлет удачно взорван. Заряд был в 12 пудов, его воспламенили посредством гальванизма; мгновенно на поверхности земли образовалась выпуклость более аршина; не ранее как часа через три можно будет войти в галерею ради сильного дыма, но должно полагать, что неприятельская галерея разрушена».

Подземными работами на IV бастионе руководил штабс-капитан Александр Васильевич Мукомолов, прирожденный сапер. Он даже штаб себе оборудовал прямо под землей, в одной из галерей. За любовь к «подземной жизни» его даже прозвали «обер-кротом». Работы с исступленной преданностью делу продолжались и зимой, несмотря на морозы, снег и дожди, наполнявшие тоннели сыростью, новые морозы и новые оттепели. Рабочие куска не доедали, не досыпали ночей, спеша на землекопные работы, откуда зачастую возвращались искалеченными, а иногда и не возвращались вовсе. Жены носили им на бастионы обед, и случалось, что их разрывало в куски вместе с мужьями.

* * *

Ракета не испугала семейства севастопольского портового рабочего Левы Рогова, который только обернулся на ее зловещий вой, перерастающий в пронзительный свист.

– Свистит – значит, мимо… – поморщился Афанасий и снова запустил оловянную ложку в казанок, парующий скорняжным духом старого вываренного сала, мерзким, но таким дразнящим пустой желудок.

Иное дело – жена его, Ульяна, хоть и не впервой на бастионе, но подмяла под себя, запахнула зачем-то полой мужниного зипуна вихрастого мальчишку, отворотясь от настырного визга…

Лева покровительственно усмехнулся и, потянув губами горячий, нарочно не снятый, навар, подмигнул мальцу поверх ложки.

Тот сердито засопел, вырываясь из-под мамкиной юбки. Все-таки 12 лет мужику…

В следующее мгновенье ракета с рикошетным звоном отскочила от черного бока мортиры саженях в трех от воронки, где обедала семья Роговых…

Последнее, что увидел Лева, это как закувыркался казанок, зашипел-взвился пар на белесых головнях костерка…

– Ваше благородие, Лев Николаевич, позвольте ответить… – без особой надежды в голосе спросил угрюмый артиллерист офицера. – И так уж один выстрел на их полста.

Молодой поручик, подобрав со лба волнистые волосы, встретился взглядом с другим своим подчиненным, поднявшим голову снизу, из дымящейся воронки.

Тот хотел было утереться, но вовремя спохватился – руки, которыми он добрал в корзину то, что осталось от Роговых, были в крови и грязи. Утерся тыльной стороной ладони. Во взгляде его был тот же вопрос.

– Два. Нет, три выстрела, – сглотнув, сухо распорядился поручик Толстой, заступивший сегодня в дежурство по мортирному дивизиону…

Невредимым остался только мальчишка, прикрытый полой материнского зипуна. Родителей его уже снесли на погост, туда же, в ноги, поставили и корзину, прикрытую кровавым тряпьем. Мальчишка наблюдал все это без всяких видимых переживаний, будто маленький деревянный истукан. Но когда его окликнули: «Сашка?» – обернулся.

Взгляд мальчика был бессмысленно-сосредоточенным, как спросонья. Луковичной формы личико, словно веснушки, забрызгал алый крап крови.

– Пропал малец… – покачал головой штабс-капитан Мукомолов. – Свихнется.

– Нет. Душа контужена, – пояснил не то ему, не то сам себе Илья. – Мал еще, отойдет. У него остался кто?

– Никого, ваше благородие, – не спрашивая изволения, вздохнул пожилой солдат – тот самый, что собирал в воронке разметанные внутренности. – Они и сами в Севастополе пришлые. Роговы. Санька? – позвал он снова мальчишку, но тот от него только попятился, увидев кровь на манящей ладони.

– Ах, ты… – спохватился артиллерист, торопливо пряча руку в полу шинели. – Ничего. Не извольте беспокоиться, Василий Александрович. Кинем клич по землекопам. Средь них городских много. Приютят.

Василий Александрович кивнул, озабоченно роясь в кармане.