Четвертый бастион

Хотя и Шарле, несколько утешенный ссылкой на античную традицию, согласился:

– On les emploie comme les bêtes de somme. Боюсь, и через сто лет найдут, кем пожертвовать во всеобщее благо.

– Аминь, – примирительно кивнул Илья.

Филипп тотчас охотно вернулся к теме, прерванной безрадостным зрелищем, тем паче, как только они перешли дорогу и взошли на пологий склон, открылся и сам предмет беседы – явилась панорама французского лагеря:

– Наша штаб-квартира отлично организована, – картинно повел ладонью капитан Шарле, но, впрочем, закончил жест взмахом отчаяния. – Однако не скрою, вид при этом имеет самый плачевный. Золотые галуны и эполеты генеральской свиты – единственное украшение этой клоаки, усеянной костями павших животных… – он машинально перешел на журналистский слог с легким скандальным оттенком.

Впрочем, вполне роялистским, по-русски говоря, «ни вашим, ни нашим».

– А что вы хотите? Канробер и сам как солдат – спит и работает в обыкновенной палатке, разве что обедает в арабском шатре – шикарном трофее наших африканских войн. На чем, правда, весь шик и заканчивается: проведя всю жизнь в Африке, генерал ничего не смыслит в тонкостях кухни, так что стол его, можно сказать, отвратителен. В последний раз приличную говядину ел, – интимно поделился Филипп, будто заметкой на полях, – …когда копченый окорок к нашему столу прислала сама королева Виктория – трогательный жест, не правда ли?..

Переглянувшись, русские обер-офицеры как-то синхронно пожали плечами.

Новый царь еще не проявил себя, а от прежнего, который сам о себе говорил: «Я только старый гвардейский сапер», этакой материнской заботы ждать вовсе не приходилось.

– Да мы и сами не поняли – к чему бы оно, – по-своему прочитал заминку русских Филипп и продолжил: – Одним словом, пропадаем заживо. Такое ощущение, что гангрена из лазаретов передалась и в души – надо запомнить… – на мгновение запнулся он и даже сделал рукой движение к карману, будто в поисках блокнота, но передумал, заключил: – Боюсь, долго так продолжаться не может.

– Думаете снимать осаду? – улучив момент, ввернул штабс-капитан Пустынников, но уже вполголоса – гости прошли аванпосты лагеря.

Хотя и жаль было, конечно, сбивать с темпа мосье, очевидно дезориентированного собственной запальчивостью – картечный залп его критики был просто самоубийственным для «галльского петуха» и здорово решетил его трехцветный гербовый хвост, однако…

«Не подслушал бы кто из его же соотечественников, – даже оглянулся Илья, с русской привычкой озираться на мрачную фигуру Третьего отделения. – Они, конечно, и в Париже мало празднуют patriotism de discretion, как посмотришь их газет, но»…

– Похоже, слухи о врожденной легкомысленности французов зиждутся не только на излишней сдержанности англичан, – по-русски заметил и Соколовский, не оборачиваясь в сторону Ильи и так же приглушенно раскланиваясь с каждыми встречными эполетами, только бы не из крашеной шерсти – нижних чинов.

Впрочем, и капитан Шарле, оказавшись в обстановке вялой, но все же деятельной суеты лагеря, будто опомнился, уклонился прямого ответа:

– Французская армия – армия полевых сражений, где все решает прозорливость полководца и личная отвага солдата, – вдруг заявил он патетически, хоть и не сдержался, чтоб не съязвить в сторону «нахлебников» французской славы: – Армия натиска и атаки, а не усидчивости, как у наших компаньонов. Вся эта меланхолическая бойня не вдохновляет солдат. Но дайте им поле, и вы убедитесь, что французская армия по-прежнему тверда духом и исполнена энтузиазма, и это несомненная заслуга генерала Канробера. Он умеет внушить людям уверенность в собственных силах…

Лейб-гвардии поручик, слегка опешив, даже обернулся – не появился ли вблизи кто из старших офицеров? Откуда вдруг столь пафосу в речах француза? «А… так и есть, появился».

– Дайте только простор для сражения. Если бы мы двинулись дальше, а не уперлись тут на самом берегу… – громко продолжал Филипп, будто затылком учуяв приближение нежелательного слушателя.

Но его вдруг перебил штабс-капитан Пустынников:

– Поверьте мне, у вас еще будет повод возблагодарить мудрую нерешительность ваших генералов.

– Вот как? – непонимающе наморщил лоб Филипп, слегка конфузясь подошедшего полковника морской пехоты.

– Ваше счастье, господа, что вся ваша экспедиция умещается на самой окраине Империи, – продолжил Илья, оборачиваясь к штаб-офицеру с учтивой улыбкой, но все-таки закончил как ни в чем не бывало: – Суньтесь вы вглубь России – и королева даже не будет знать, куда вам слать копченый окорок.

Он даже не стал разворачивать свою мысль. Это сделал и сам полковник, и сделал вполне лаконично.

– С одним Наполеоном это уже случилось, – легко развеял он замешательство мосье Шарле. – Филипп, что за гримасы? Вы же сами задавали мероприятию якобинский тон. Представьте меня вашим друзьям.

«Боже мой, за что мне „вдруг на рассвете дней, дух смерти подступился к ней…“ Как там дальше у Байрона? М-м… о чем я?» – мысли крутились в голове Мэри Рауд, точно разноцветные стеклышки в картонной трубе детского калейдоскопа.