Четвертый брак черной вдовы

Постепенно Катарина забыла о тревогах, увлекшись представлением, хотя знала пьесу от первого до последнего словечка. История была пресмешная — о хитрой трактирщице, которая кокетничала сразу со всеми постояльцами, беззастенчиво выуживая у них деньги. Актриса, игравшая трактирщицу, была прирожденной кокеткой — лучшей героини и придумать было невозможно. Но больше, чем игра актеров, Катарину занимали зрители — она смотрела на горожан, собравшихся поглазеть на пьесу, чаще, чем на сцену.

Похоже, всем нравится?

Это была далеко не первая пьеса, которую Гарсиласо представлял публике, но всякий раз Катарина с ревностью и страхом следила за поведением зрителей. Они смеются? Скучают? Плачут?

Каждая шутка вызывала смех, и это было хорошо. Да что там! Это было прекрасно! Она осмелилась посмотреть на мужа — тот, прищурившись, глядел на сцену и улыбался углом рта. Хоэль по-прежнему держал ее в кольце рук, и Катарина чувствовала себя, как пташка, которую огромный орел взял под крыло. Никто не толкал ее, людское море словно омывало их с двух сторон, разбиваясь о Хоэля, будто волны о заградительный камень.

Находчивая трактирщица подшучивала над богатым и тупым поклонником, но Катарину вдруг перестал занимать забавный диалог. В какой-то момент муж стал обнимать ее особенно крепко, прижимаясь всем телом Но, может, причина была в том, что он хотел защитить ее от толпы?..

Только Хоэль вдруг скользнул ладонями по рукам женщины — легко, еле заметно, чуть подвинул бедрами, и Катарину от макушки до пяток обдало жаркой волной, потому что она ощутила неоспоримое свидетельство мужской страсти.

11. Маски прячут заговор

Будь Катарина невинной девушкой, она бы не поняла, что происходит. Но дело-то в том, что невинной девушкой она давно не была, и знала, как сложены мужчины, и что происходит с ними во время страсти, не по рассказам престарелых тетушек.

Она замерла, даже перестала дышать, и словно ослепла и оглохла, хотя в глаза так и бил свет фонарей, а музыка гремела, сотрясая сердце.

Дон Дракон хотел ее. Несомненно, хотел.

Вот он тяжело содрогнулся, а потом наклонился, чуть не коснувшись губами ее шеи. Катарина почувствовала жаркое дыхание на коже и закрыла глаза, чувствуя томление и дурноту. Его близость пугала и радовала одновременно. И эти объятия были так не похожи на объятия ее бывших мужей. Никакой деликатности, никакой нежности. Казалось, он с трудом сдерживался, чтобы прямо здесь и сейчас не взять ее, как дикий зверь.

Одна лишь мысль об этом, заставила колени Катарины подломиться. Она бы упала, если бы Хоэль не подхватил ее поперек туловища.

— Поосторожней, кошечка, — услышала она его хриплый голос у самого уха. — Вам плохо? Хотите уйти?

Его голос действовал на Катарину, как медленная, изысканная, страстная пытка. И его руки держали ее так крепко, и сам он был так близко — просто нестерпимо близко

— Отпустите меня, — еле выговорила она, царапая лубки на его руках.

Он понял и тут же разжал объятия. Катарина покачнулась, сделав шаг вперед. Прочь от него — от его жаркого, сильного тела, такого твердого, словно каждый мускул был из железа

Но свобода не далась даром. Один из зрителей тут же налетел на благородную донну, толкнув в плечо и не заметив, Катарина неуклюже завалилась на кого-то, получила тычок в бок и, бормоча извинения, отшатнулась в другую сторону. Веревочка, удерживающая маску, лопнула, и кусочек черного бархата, сберегавший тайну своей хозяйки, упал в пыль и исчез под ногами зрителей.

Ахнув, Катарина нагнулась, чтобы отыскать маску, но тут ее подхватили сильные руки — Хоэль снова прижал ее к себе, но на этот раз лицом к груди, чтобы Катарина могла укрыться от чужих глаз.

— Теперь нам и в самом деле лучше уйти, — сказал он и заработал локтями, пробираясь к краю площади.

На них ругались, но сразу замолкали, стоило Хоэлю бросить: «заткнись» или «дай пройти». Катарина уткнулась ему в грудь — такую широкую, надежную, и позволила увести себя. Пьеса так и не была досмотрена Боже! Да кого волнует сейчас эта пьеса?!.

Когда они добрались до края площади, Катарина уже почти пришла в себя.

— Какая я неловкая, — сказала она, мягко, но непреклонно освобождаясь от объятий мужа. — Вот, испортила все веселье

Она избегала смотреть в лицо Хоэлю, потому что боялась, что стоит только увидеть страсть в его глазах — и она не устоит. А падать ниже уже просто некуда

— И раньше вы бегали сюда одна? — спросил Хоэль уже совершенно ровным голосом. — Как вас тут не затоптали, кошечка?

Не ответив, Катарина свернула в переулок, указывая дорогу. Хоэль пошел следом, ни о чем больше не расспрашивая.

Город был пуст и тих, только с площади то и дело доносились взрывы хохота, грохот барабана или звонкий глас трубы.

Луна спряталась в тучи, но Катарина шла уверенно — она знала здесь каждый поворот, каждый выступ брусчатки.

— Вы ведь не в первый раз бегаете сюда, — сказал Хоэль, когда они прошли почти половину пути. — Вы очень безрассудны, донья. Рискованно бродить молодой женщине по городу ночью.