Четвертый брак черной вдовы

— Только не нарушайте приличий, — произнесла Катарина одними губами.

Хоэль сначала нахмурился, а потом расплылся в такой улыбке, что одно это доводило до бешенства, а он еще и подмигнул, и погрозил жене пальцем, после чего удалился вместе с донной Пурьеттой.

Пока Катарина примеряла костюм при помощи Нури и Магдаленоты, она все время прислушивалась к тому, что происходит в соседней комнате. И ей совсем не нравилось то, что она слышала — низкий, мурлыкающий голос мужа, какая-то возня а потом — вот ужас-то! — хихиканье донны Пурьетты.

— Вам нравится? Или отпустить подол подлиннее? — спросила одна из девушек.

— Не надо, мне все подходит, — ответила Катарина. — Переоденьте меня и упакуйте платье.

Едва надев свой прежний наряд, она быстро подошла к примерочной, где скрылись муж и модистка, и громко позвала:

— Дон Хоэль!

— Да, донья Кош… донья Катарина? — тут же отозвался он, и судя по голосу, его так и распирало от веселья.

— Выбрали костюм? — холодно спросила она, поборов желание сдернуть штору, чтобы увидеть, что там происходит.

— Выбрал, — он хохотнул, а донна Пурьетта захихикала. — Вам понравится, моя дорогая! Уже выхожу!

И он вышел. Вышел, подбоченясь, страшно довольный собой, в костюме Красного Плута[7].

Катарина возмущенно ахнула.

— Нет! — залепетала она, отчаянно краснея. — Вот так вы не пойдете

— Вам не нравится костюм? — удивился он, оглядывая себя, а потом подошел к зеркалу.

Катарина не выдержала и застонала, закрыв лицо ладонями. Нет, на это просто невозможно смотреть! Ее муж, герцог дель Астра, зять уважаемой семьи, вырядился в красную рубашку со свободной шнуровкой, которая позволяла видеть мускулистую волосатую грудь — как у какого-нибудь простолюдина на пьяной попойке в таверне. И еще в красные облегающие штаны до колен, так что теперь любой мог любоваться его обтянутыми алой тканью крепкими ягодицами и прекрасным гульфиком с черными продольными полосами, ненавязчиво и скульптурно обрисовывающим то, что в нем хранилось. Не спасал ситуацию и короткий алый плащ, который муж набросил на плечи. Еще к костюму полагалась красная шляпа с рожками и красная полумаска — все вместе выглядело вызывающе, зловеще, и так чувственно, что хотелось выскочить на холодок и продышаться. Катарина заранее представила, сколько возмущений вызовет этот вычурный костюм. Сколько возмущений и интереса.

— Вы не пойдете в этом, — сказала она решительно.

— Добрый день, приехали, — съязвил Хоэль. — С каких это пор вы, донья, решаете, в чем мне ходить и куда? Это маскарад, и я намерен развлечься по полной.

— По полной?! — взорвалась Катарина.

Модистка продемонстрировала чудеса торговой предприимчивости и махнула рукой, выглянув из-за шторы, приказав всем помощницам немедленно удалиться, что они и сделали. Но ни герцог, ни герцогиня этого не заметили.

— Что вы опять загорелись? — Хоэль приосанился, разглядывая себя. — В этом костюме я стану не просто герцогом, а королем! Королем маскарада! — он засмеялся собственной шутке.

— Несомненно, станете! — язвительно ответила Катарина. — Продемонстрировав кое-что, — она выразительно посмотрела на полосатый гульфик, — всем благородным дамам этого города.

— Не преувеличивайте, — возразил Хоэль добродушно, извечным мужским жестом поправляя свое достоинство и подтягивая поясной ремень. Меч из ножен не вылетит, и апельсины не покатятся, можете быть спокойной. Если только — он взглянул в зеркало, ловя ее взгляд, — если только вы сами не захотите подержать их в руках.

— Ну уж нет, благодарю покорно! — огрызнулась Катарина, краснея до ушей. — Ваша вульгарная речь отбивает всякое желание проявлять интерес к вашим фруктам!

— Я могу выражаться более изысканно, — мурлыкнул он и вдруг повернулся к ней, обхватив за талию. — Если в этом будет толк. Хотите донья, я буду сама вежливость и куртуазность? Только поиграйте моими апельсинами? Если из них потечет сок, я совсем не против

Катарине стоило огромного труда, чтобы не влепить ему пощечину или не заехать коленом между ног, чтобы «апельсины» и вправду потекли. А он прижимал ее все сильнее, и глаза его потемнели, и стали шальными, а тело вполне понятно указало, что он не против познакомиться с женой поближе. Незнакомое жжение в груди — как будто жаркий ветер пустыни залетел в душу — заставил Катарину содрогнуться. Ей вдруг и в самом деле захотелось словно ненароком погладить полоски на красном костюме — так, из озорства, чтобы проверить Господи! Что же такое? Ей стало страшно, и ужасно, и волнительно — все вместе, и не понять, какое из чувств сильнее! Неужели этот мужлан и в самом деле превращает ее в животное, подобное ему самому? И что произойдет, если она прямо сейчас положит руку туда, куда он просит, оценивая размер и твердость?

Но вместо этого она холодно сказала, глядя мужу в глаза:

— Вы слишком себе льстите, добрый дон. Я не наблюдаю никаких апельсинов. Так две сливы, да и те сомнительной свежести.

— Сливы?! Обижаете, донья