Четвертый брак черной вдовы

Катарина приготовилась спорить, но тут он осторожно обвил ее шею золотой цепочкой, к которой крепились три крупных темно-синих сапфировых кабошона, обрамленных полупрозрачными жемчужинами и сапфирами поменьше и посветлее.

Ансамбль был нежным, изысканным, и Катарина сразу поняла, что он подойдет к ее костюму как нельзя лучше. Она легко прикоснулась к великолепным камням, чуть поудобнее устроив центральный в ямочке на шее, а потом в зеркале встретилась взглядом с Хоэлем.

Он смотрел на нее жадно и сразу же опустил глаза, словно занявшись замочком на ожерелье, но Катарина вздрогнула, и он не мог не заметить этой дрожи.

— Вам нравится, донья? — спросил он тихо, а пальцы его тем временем коснулись нежной женской кожи под затылком и легко прочертили вниз — до тех пор, пока не помешало застегнутое платье.

Катарина молчала, понимая, то сейчас ее ответ прозвучит двусмысленно. Нравится? Да? Нет? Что нравится — ожерелье или то, что он гладит ее так нежно, так призывно?

Все же она ухитрилась заговорить громко, и не дрогнув голосом:

— Ожерелье великолепно, мы возьмем его.

Повторять не пришлось. Невежа-Хоэль все понял и убрал руку. Положив покупку в футляр, он хотел помочь жене застегнуть платье, но она прекрасно справилась сама. Заплатив, Хоэль сунул футляр под мышку, и вместе с Катариной они покинули лавку.

Только когда коляска тронулась и поехала по направлению к Каса-Пелирохо, Катарина решила, что можно прочитать небольшое нравоучение:

— Впредь прошу вести себя прилично, — заговорила она тихо, чтобы слышал только муж, — то, что вы сегодня говорили и делали — и у донны Пурьетты, и у дона Тинчо — это возмутительно. Понимаю, что за свою жизнь вы привыкли к обществу женщин низшего сорта, хотя ваша жена, как я помню, была благородной достойной донной.

Хоэль, до этого глазевший на городские улицы, всем своим видом показывая, что его ничуть не трогают разглагольствования жены, довольно резко повернул голову и посмотрел на Катарину так пристально, что женщина смутилась. Смутилась, но закончила то, что намеревалась сказать:

— Хочу напомнить, что я не привыкла к хамству, не привыкла к подобному обращению. Я не маха, если вам угодно, и мне неприятно, когда вы говорите двусмысленности и когда прикасаетесь ко мне.

— Неприятно? — уточнил он. — Вы, прям, в этом уверены?

— Совершенно уверена!

— Да ну? — он придвинулся ближе, глядя ей в глаза, и Катарина опасливо заерзала, пытаясь оказаться у противоположного борта коляски.

— Не совершайте глупостей, — пролепетала донна, задрожав, как листочек на ветру, краснея и бледнея, и, наконец, догадалась отвернуться, потому что взгляд мужа лишал ее и воли, и силы, и разума. — На нас смотрят — на улице полно народу

— И что? — спросил Хоэль развязно. — Кто-то помешает мне поцеловать мою собственную жену?

— Прошу прощения!.. — пискнула Катарина, пытаясь защититься, но он уже притянул ее к себе, крепко схватив за талию.

— Не хотите, чтобы я вас поцеловал? — спросил Хоэль.

Катарина с ужасом покачала головой, избегая даже смотреть на него.

— Не хотите? — повторил Хоэль совсем тихо, начиная поглаживать ее по спине — мягко, как кошку, устроившуюся на коленях, а потом взял указательным пальцем под подбородок, заставляя приподнять голову. — Почему бы вам не сказать это, глядя мне в глаза?

Глядя в глаза?! Катарина почувствовала слабость лишь при мысли об этом. Объятия мужа становились все крепче, жесткие пальцы гладили по щеке, касаясь уголка губ

— На нас смотрят! — умудрилась выговорить Катарина и уперлась ладонями ему в грудь. — Ради всего святого! Только без глупостей!.. — краем глаза она видела, как одеревенела шея у возницы, который, несомненно, слышал их любовное воркование. Любовное?!.

— И пусть смотрят — голос Хоэля звучал завораживающе-хрипло, а в следующее мгновение он поцеловал ее в губы — неожиданно нежно, легко, словно давая ей путь к отступлению.

Этот поцелуй перевернул небо и землю, и Катарина, которая только что намеревалась кричать и сопротивляться, погрузилась в странное состояние, которое про себя не могла назвать иначе, как напевным. Напевный поцелуй? Разве такие бывают?..

Но Хоэль, не встретив сопротивления, поцеловал жену уже жарче, уже требовательнее, и стали неважны и возница, и прохожие, и даже чей-то испуганный полувздох-полустон — какое теперь это имело значение?..

Коляска дернулась и остановилась, и только тогда Хоэль оторвался от жены, а Катарина открыла глаза, понимая, что это она сама только что вздохнула с пристоном.

Хоэль смотрел на нее, и глаза у него горели дико, по сумасшедшему.

— Не хотите? — спросил он.

Ему пришлось повторить вопрос с уточнением, потому что Катарина напрочь забыла, о чем они разговаривали до злополучного поцелуя.

— Все еще будете утверждать, что не хотите моих поцелуев?

— Будь на вашем месте другой мужчина, — сказала она, уже приходя в себя, — я бы надавала ему пощечин.

— Но не мне? — спросил он, схватившись за борт коляски так, чтобы Катарина не могла выйти.