Четвертый брак черной вдовы

— Боюсь, мы немного перебрали фалернского за завтраком, — повинился дон Тадео. — Приносим извинения, что побеспокоили, и я готов оплатить все судебные издержки.

Донне Флоренсии пришлось убраться ни с чем, а дон Тадео, любезно распрощавшись с капитаном, вернулся в Каса-Пелирохо, где его ждала заплаканная Лусия.

Миновал вечер, спустилась ночь, но в Каса-Пелирохо никто не спал. Слуги молились за свою хозяйку, а Катарине становилось все хуже. Она лежала без сознания, и врачу приходилось разжимать ей зубы, чтобы влить очередную порцию подкрепляющей микстуры, а сам дон Адальберто становился все мрачнее и мрачнее.

— Боюсь, до утра она не дотянет, — сказал он дону Тадео.

Лусия горестно застонала, и дон Тадео обнял ее.

— Будем молиться, — сказал он. — Больше нам ничего не остается.

Было три часа пополуночи, когда дверь в спальню распахнулась, и на пороге появился Хоэль. Лусия вскрикнула, а он, не обращая на нее внимания, шагнул к постели, с тревогой вглядываясь в бледное лицо жены. Хоэль был в штанах и рубашке, босой, и держал деревянную шкатулку с вырезанным на крышке святым Пантелеймоном.

— Антидот! — врач выхватил шкатулку у Хоэля и извлек из нее флакончик толстого стекла.

— Она жива? — спросил Хоэль, но ему никто не ответил, потому что врач налил в ложку привезенное снадобье, а Лусия бросилась поднимать Катарине голову, чтобы не пропало ни капли драгоценного лекарства.

— Надеюсь, это поможет, — врач осторожно влил снадобье в рот больной, — как вам удалось доставить антидот так быстро?!

Хоэль пробормотал что-то о том, что андалузцы творят чудеса.

— То, что вы живы — не меньшее чудо, — сказал дон Тадео. — Надеюсь, сами вы тоже приняли противоядие?

— Да, — промычал герцог, глядя на жену. — Ей лучше?

— Теперь все в руках Господа, — ответил врач.

— Вы сделали все возможное, чтобы спасти ее, — сказал дон Тадео.

— Если она умрет… — глухо начал Хоэль.

— Если это случится, она все равно останется счастливейшей женщиной на свете, — перебил его дон Тадео. — Ведь она любила вас всю жизнь, а если ты так долго ждал свою любовь и, наконец, получил ее — за это и умереть не жалко.

— Ты что несешь? — Хоэль посмотрел на него подозрительно.

— Но ведь это вы спасли ее

— Еще не спас, — сказал он с досадой.

— Вы спасли ее много лет назад, — пояснил дон Тадео. — От наемников, которые напали на нее, когда она ехала к отцу.

— С чего ты взял? — изумился Хоэль.

— Она сама мне рассказала. Что была слишком глупа и бесстрашна, и отправилась к отцу без надлежащего эскорта, на них напал отряд из двадцати человек, но появились вы и обратили врагов в бегство.

— Я спас ее?!.

— Так она сказала. Именно поэтому она и спасла вас от казни. Я думал, — дон Тадео чуть заметно вздохнул, — что это всего лишь чувство благодарности. Но потом понял, что тут нечто иное.

— Что же? — спросил Хоэль почти тупо. Казалось, он никак не может уяснить, о чем идет речь.

— Это любовь, — дон Тадео вдруг похлопал Хоэля по плечу, как закадычного друга. — Это, несомненно, любовь.

Но Хоэль не оценил этого жеста и, по-видимому, даже его не заметил.

— Сарагоса — прошептал он потрясенно.

— Что? — переспросил дон Тадео, не расслышав.

— Какой же я непроходимый дурак — это была Сарагоса! Ведь я видел этого чертового серебряного дракона в ее шкатулке!

— Вам бы лучше помолиться, а не поминать чертей, — осадил его врач.

— Прошу прощения, — пробормотал Хоэль и встал на колени, присоединяясь к Лусии, которая уже давно перебирала четки и шептала молитву за молитвой.

30. Серебряный дракон

Катарина открыла глаза и сначала увидела голубую стену своей спальни.

«Я спала очень долго, и мне снились кошмары», — подумала донна, чувствуя, что совсем не желает вставать. Во всем теле ощущались болезненность и слабость, и Катарине казалось, что стоит только пошевелиться — как она развалится на кусочки.

Что-то тяжелое придавило ее правую руку, и пальцы совсем затекли. Катарина попыталась пошевелить ими, но ей это не удалось. Опустив глаза, она обнаружила, что Хоэль улегся головой на ее ладонь и спит, встав у кровати на колени. Волосы его были растрепаны и сейчас походили на разоренное птичье гнездо.

Катарина тихонько засмеялась, до того ей показалось забавным подобное сравнение, и Хоэль сразу же вздрогнул и поднял голову.

— Как ты? — спросил он, жадно всматриваясь в лицо жене.

Белки глаз у него были красными, как после бессонной ночи. В комнате было темно — горел только светильник, но Катарина слышала пение птиц — значит, сейчас не ночь?

— Она пришла в себя? — раздался надтреснутый мужской голос. — Отойдите же, дайте мне посмотреть.

И Хоэль тут же поднялся, уступая человеку в черной шапочке.

— Дон Адальберто! — узнала врача Катарина. — Что со мной?

— Судя по тому, что вы очнулись — уже ничего страшного, — проворчал врач.

После подкрепляющей микстуры и еще одной дозы противоядия, Катарина, наконец, узнала, что произошло.

— Я помню только, что ела эти проклятые конфеты, а потом вдруг страшно разозлилась на Лусию — произнесла она, с ужасом глядя то на Хоэля, то на врача.