Четвертый Дюма

Однако беспечная жизнь в Италии продолжалась недолго. В 1862 году Гарибальди отдал Неаполь и Сицилию Кавуру и Виктору-Эммануилу II. Савойская династия стала единоличным хозяином объединившейся Италии — единство прежде всего. В конце лета Виктор-Эммануил II, усатая кукла с противной рожей, явился в Неаполь и занял дворец Бурбонов. Немедленно отыскались доброжелатели, накапавшие ему, что господин Дюма в свое время назвал его слабаком, да еще публично. Он и в самом деле был слабак, что верно, то верно, но при всем при том был еще и королем. Правда, господин Дюма был принят при дворе, но «слабака» король ему не забыл. К тому же стоило ему обосноваться во дворце, как красные гарибальдийские рубашки стали все реже попадаться на глаза. Монархисты снова подняли голову и начали выживать республиканцев со всех важных правительственных постов. За гарибальдийцами оставили места начальников карабинеров, да и то не везде. Дни онкля Саши во дворце Кьятамоне были сочтены. Перед дворцом была организована демонстрация пьяных бродяг, которые орали: «Чужака — вон! Дюма — в море!» Их подбил на это один барон, который ранее владел землей, где проводились раскопки Помпеи. Неблагодарность существует на свете не со вчерашнего дня. Сначала господин Дюма ужасно оскорбился — для этих людей он пожертвовал всеми своими гонорарами, — но потом обрел философское настроение и сказал мне: «Петруха, требовать от человека признательности — это все равно, что заставлять волка питаться травой». Словом, мы закрыли нашу контору по охране памятников, погрузили багаж на «Эмму», привели в порядок рукописи «Сан-Феличе» и «Гарибальдийцев» — двух романов, которые мы начали писать в Неаполе (старик корпел над многотомным «Сан-Феличе», а я — разумеется, под его руководством, — строчил «Гарибальдийцев» как непосредственный свидетель событий), и в декабре 1862 г. вернулись в Париж. Устроились мы временно на рю де Ришелье, 112, и вернулись к напряженному ритму жизни, от которого порядком отвыкли в Италии с ее дольче фар ниенте. Тут же явились «негры», кроме Жерара де Нерваля и Поля Мериса. Господин Дюма разбросал на них работу по «Сан-Феличе», а «Гарибальдийцев» предоставил доделывать мне самому, и должно быть, неспроста — наверно, он хотел убедиться, насколько я способен к самостоятельной работе (он забыл пьесу «Каменотес», которую мы слепили для него с Жераром, причем основную долю хлопот взял на себя я — старик же до конца жизни не вспомнил, что у него есть такая пьеса).

Не успели мы еще устроиться по-человечески, как начались неприятности из-за крошки Эммы, у которой, как я уже говорил, был дальний прицел. Дело в том, что старик к ней совершенно остыл. Правда, он любил малютку Микаэлу, но когда Эмма, разозлившись на то, что он не хочет жениться на ней, отняла у него девочку, он почти не горевал. В это же время у Александра-сына были свои неприятности в связи с внебрачным ребенком от княгини Надежды. Общее несчастье сблизило отца и сына. Благополучно отделавшись от Микаэлы, Александр-сын пока не трогал меня, хотя демонстративно игнорировал, и если хотел что-то мне передать, то делал это через отца. Я забыл упомянуть, что вместе с нами из Италии в Париж приехала певица Фанни Гордоза, черная как маслина, но довольно аппетитная и такая страстная, что старик моментально забыл и крошку Эмму, и ее дитя. Присутствие неутолимой итальянки превратило квартиру на улице Ришелье в настоящий балаган. В обоих салонах, в спальне и главным образом на кухне начали появляться самые странные личности, всякий из них играл на каком-нибудь инструменте — на цимбалах, кларнетах, лютнях и тромбонах, а один даже бил в барабан. И над всем этим царило сопрано сеньоры Гордозы. До самого лета все ходили по дому с ватой в ушах, иначе было невозможно ни думать, ни работать. Старик забирался в кабинет на втором этаже, к тому же он уже стал плохо слышать, а мы с экономом месье Ноэлем Парфе просто измучились. Нас так и подмывало взять на кухне большой деревянный молоток и стукнуть чернявую сеньору, чтобы она умолкла хоть на несколько дней. Когда наступило лето 1864 года, весь этот табор переехал в курортный городок Энгиен, где старик нанял для своей голосистой любовницы виллу «Катина». Здесь стало полегче, потому что итальянка ходила упражняться на берег озера, которое лежало довольно далеко от виллы. Днем мы жили в раю, но если вы полагаете, что по вечерам сеньора Фанни отдыхала, то жестоко ошибаетесь. Откуда брался столь чудовищный голос в таком маленьком и хрупком теле, не берусь судить, но стоило ей открыть рот… А старик сидел на гроссфатер-штуле, жмурясь от блаженства, так что руки чесались и ему врезать молотком…