Четвертый К.

Ромео провел эти месяцы в тюрьме в романтических грезах. Сидя в одиночке, он предавался мечтами о любви американской девушки Доротеи. Ромео вспоминал, как она встречала его в аэропорту, представлял мягкий шрам у нее на подбородке. В его мечтах она была такой красивой, такой доброй. Он старался восстановить в памяти их разговор в последнюю ночь, которую он провел в Хэмптоне. Теперь ему казалось, что она влюбилась в него, что каждый ее жест призывал его выказать желание, помочь ей раскрыть свою любовь. Он припоминал, как грациозно и завлекающе она сидела, как ее глаза, эти огромные синие озера, смотрели на него, вспоминал ее белую кожу, вспыхивающую румянцем. Ромео проклинал себя за свою застенчивость, за то, что ни разу не прикоснулся к этой коже. Он представлял ее длинные стройные ноги и воображал, как они сжимают его шею, как он покрывает все ее гибкое тело поцелуями.

Потом Ромео видел, как она стоит в лучах солнца, закованная в цепи, и глядит на него с призывом и отчаянием. Он фантазировал о будущем. Она получит небольшой тюремный срок и будет ждать его на свободе. Его тоже выпустят: либо по амнистии, либо обменяв на каких-нибудь заложников, а может просто из христианского милосердия. И тогда он разыщет ее.

Бывали и такие ночи, когда он приходил в отчаяние, думая о предательстве Ябрила. Убийство Терезы Кеннеди не входило в их план, и в глубине души Ромео верил, что никогда не согласился бы на такое. Он испытывал отвращение к Ябрилу и горечь за свою поруганную веру, за свою жизнь. Иногда он беззвучно плакал в темноте, а потом утешал себя и погружался в мечты о Доротее. Прекрасно понимая, что все это ложь, что это просто слабость, он ничего не мог с собой поделать.

В своей камере-одиночке Ромео встретил Франко Себбедичье сардонической улыбкой. На крестьянском лице этого старого человека он видел ненависть, а также непонимание того, как потомок почтенной семьи, наслаждающейся сытой и роскошной жизнью может стать революционером. К тому же, по мнению Ромео, Себбедичье был расстроен из-за того, что повышенное внимание международной общественности не позволяет ему обращаться с его арестантом жестоко.

Себбедичье остался в камере вдвоем с арестованным, два стражника и наблюдатель, присланный от начальника тюрьмы, могли в глазок наблюдать за ними, не слыша их разговор. Ромео казалось, что этот толстый старикан, переполненный уверенностью в своей власти, собирается напасть на него. Ромео презирал этот тип людей, законопослушных, скованных своими убеждениями и буржуазными моральными мерками. Поэтому он ужасно удивился, когда Себбедичье сказал ему очень тихо:

— Джаньи, ты собираешься облегчить всем жизнь и покончить с собой.

Ромео рассмеялся.

— Нет, не собираюсь. Я выйду из этой тюрьмы раньше, чем ты помрешь от высокого давления или от язвы. Я буду гулять по улицам Рима, а ты — лежать в своем семейном склепе. Я приду и спою на твоей могиле, и уйду с кладбища насвистывая.

— Я просто хочу сообщить тебе, — терпеливо разъяснял Франко Себбедичье, — что ты и твои сообщники собираетесь покончить жизнь самоубийством. Твои друзья убили двух моих людей, желая этим запугать меня и моих сотрудников. Поэтому твое самоубийство будет моим ответом.

— Не могу доставить тебе такого удовольствия, — ответил Ромео. — Я слишком люблю жизнь. А из-за всеобщего интереса ко мне ты не рискнешь прикоснуться ко мне даже пальцем.

Франко Себбедичье снисходительно улыбнулся — в рукаве у него имелась козырная карта.

Отец Ромео, который за всю жизнь не сделал ничего для людей, кое-что сделал для собственного сына: он застрелился. Рыцарь Мальтийского ордена, отец убийцы Папы Римского, человек, проживший всю свою жизнь ради собственных удовольствий, непостижимым образом решил окутать себя ореолом вины.

Когда только что овдовевшая мать Ромео попросила о свидании с сыном в его тюремной камере и ей отказали, газеты приняли ее сторону. Первый выпад сделал защитник Ромео, заявивший в телевизионном интервью: «Бога ради, он просто хочет увидеть свою мать». Эти слова вызвали отклик не только в Италии, но и далеко за ее пределами. Каждая газета поместила их на первых полосах крупным шрифтом: «Бога ради, он просто хочет увидеть свою мать».

Это было не совсем правдой. Мать Ромео хотела видеть его, а он не желал этого.

Под таким нажимом правительство вынуждено было разрешить матери Джаньи посетить ее сына. Франко Себбедичье возражал против этого свидания, но начальник тюрьмы не принял его возражений.

Начальник обитал в огромном роскошном кабинете, куда он и вызвал Себбедичье.

— Дорогой мой, — начал он, — я имею соответствующие инструкции, и визит должен быть разрешен. Он состоится не в его камере, где разговор может быть подслушан, а в моем кабинете. Проследите, чтобы никого не было в пределах слышимости. Последние пять минут этого часа запишут на пленку, и все средства массовой информации смогут использовать эти кадры.

— А это еще зачем разрешать? — спросил Себбедичье.