Четвертый Кеннеди

– После отъезда из Юты я женился четыре раза, – говорил Хокен, – но, думаю, с твоей матерью я был бы куда счастливее. – Дэвид искал обычные признаки эгоизма, намек на то, что и его мать была бы куда счастливее, если бы связала свою жизнь с более удачливым Дином Хокеном. Но не находил. Калифорнийский лоск скрывал простого деревенского парня.

Джетни вежливо слушал, смеялся шуткам, называл Дина Хокена «сэр», пока тот не попросил звать его «Хок», и вынудил обходиться и без первого, и без второго. Хокен говорил час, потом взглянул на часы и резко подвел черту:

– Хорошо, конечно, встретить человека из родных мест, но, полагаю, ты приехал не для того, чтобы слушать мои рассказы о Юте. Чем ты занимаешься?

– Я – писатель, – ответил Дэвид. – Написал роман, который выбросил, три сценария, я только учусь. – Роман он еще не написал.

Хокен одобрительно кивнул: скромность Дэвида ему понравилась.

– Чтобы завоевать признание, надо как следует попотеть. Прямо сейчас я могу сделать для тебя только одно: определить в штат отдела рецензирования. Будешь читать сценарии, писать резюме и собственное мнение. Полстранички на каждый сценарий. Я сам так начинал. Будешь встречаться с людьми, учиться. Откровенно говоря, на резюме особого внимания не обращают, но стараться надо. Я обо всем договорюсь, и одна из моих секретарей свяжется с тобой через несколько дней. А потом мы вместе пообедаем. Передай мои наилучшие пожелания матери и отцу. – Этим Хокен проводил Дэвида до дверей.

Ленча не будет, подумал тот, а приглашения на обед придется ждать долго. Но, по крайней мере, теперь у него есть работа. Дверь уже приоткрылась, а когда он сам начнет писать сценарии, все пойдет по-другому.

* * *

Отказ вице-президента Элен Дюпрей подписать декларацию шокировал и конгрессмена Джинца, и сенатора Ламбертино. Только женщина могла проявить такое коварство, закрыть глаза на политическую необходимость, отказаться от плывущего к ней в руки шанса стать президентом Соединенных Штатов. Что ж, решили они, придется обходиться без нее. Отступать от намеченного они не желали. Сол Тройка с самого начала указал им правильный ход: обойтись без помощи министров. Конгресс имел полное право разобраться с президентом. Просто Ламбертино и Джинц хотели, чтобы Конгресс выступил в роли третейского судьи, а не одной из сторон конфликта. Они не заметили, что в тот самый момент, когда обсуждалось столь судьбоносное решение, Сол Тройка влюбился в Элизабет Стоун.

Сол Тройка всегда следовал принципу: «Не трахать женщину старше тридцати». Но впервые подумал, что для помощника сенатора Ламбертино надо бы сделать исключение. Такая она высокая, стройная, миловидная, с большими серыми глазами. Очень умная и при этом знающая, когда лучше промолчать. А влюбился он из-за улыбки, которой Элизабет одарила его в тот самый момент, когда они узнали, что вице-президент Элен Дюпрей отказывается подписывать декларацию. Улыбка эта признавала его пророком: только он сумел правильно предугадать развитие событий.

Принцип, исповедуемый Тройкой, базировался на прочном основании. Во-первых, в желании потрахаться женщины уступали мужчинам. Для них это занятие сопровождалось куда большим риском. Но до тридцати в своих действиях они руководствовались в основном эмоциями, а не рассудком. А вот после тридцати становились слишком расчетливыми, начинали понимать, что мужчинам достаются все сливки, и задумываться о собственной выгоде. Поэтому, снимая такую телку, приходилось гадать, удастся ли обойтись одной ночью или тебя захомутают надолго. Но в Элизабет при всей ее внешней сдержанности чувствовалась сексуальная неудовлетворенность, а кроме того, она обладала куда большим политическим весом, чем он. То есть он мог не опасаться, что она попытается использовать его в своих целях. А то, что она ближе к сорока, чем к тридцати, значения не имело.