Четвертый Кеннеди

Всю свою жизнь он принимал близко к сердцу трагедии бедняков, с трудом справляющихся с тяготами жизни. В самом начале своей карьеры он дал себе клятву никогда не продаваться за деньги и свято ей следовал. Он все сильнее презирал власть богачей, которые использовали деньги вместо меча. Но никогда раньше он не испытывал к ним ненависти обездоленных. До этого дня. Потому что сегодня богачи объединились, чтобы свалить его. Потому что сегодня он должен победить, чтобы остаться на плаву.

Но он отказывался идти на поводу своей ненависти. Он понимал, что рассудок должен оставаться ясным. Даже если сегодня импичмент удастся и его отстранят от должности, он должен позаботиться о том, чтобы вернуть себе власть. А потом реализовать свои планы. Конгресс и богачи могли выиграть сражение, но он ясно видел, что войну им предстояло проиграть. Народ Соединенных Штатов не снесет такого унижения, в ноябре будут новые выборы. В целом этот кризис пойдет ему на пользу, даже если он и проиграет: его личная трагедия сыграет ему на руку. Но пока он не должен раскрывать свои планы даже ближайшему окружению.

Кеннеди понимал, что готовит себя к тому, чтобы взять абсолютную власть. В противном случае не оставалось ничего другого, как смириться с поражением и болью, разрывающей душу. Но этот путь быстро свел бы его в могилу.

В четверг, после полудня, за девять часов до специальной сессии Конгресса, которая собиралась для того, чтобы вынести импичмент президенту Соединенных Штатов, Френсис Кеннеди проводил совещание со своими советниками, руководством аппарата и вице-президентом Элен Дюпрей.

Последнее совещание перед голосованием, и все знали, что у противника есть необходимые две трети голосов. Кеннеди это понял по настроению присутствующих, подавленных, предчувствующих неминуемое поражение.

Он одарил всех радостной улыбкой и первым делом поблагодарил директора ЦРУ Теодора Тэппи, который отказался подписать декларацию об импичменте. Потом повернулся к вице-президенту Дюпрей и добродушно рассмеялся:

– Элен, я бы ни за что на свете не хотел оказаться на твоем месте. Ты хоть представляешь себе, сколько ты нажила врагов, отказавшись подписать документ, отрешающий меня от власти? А ведь ты могла бы стать первой женщиной – президентом Соединенных Штатов. Конгресс ненавидит тебя, потому что без твоей подписи его позиции далеко не так прочны. Мужчины будут ненавидеть тебя за такую щедрость души. Феминистки назовут предательницей. Господи, ты же профессионал. Как ты могла дойти до жизни такой? Между прочим, я хочу поблагодарить тебя за верность.

– Они не правы, мистер президент, – ответила Дюпрей. – И они не правы в том, что продолжают упорствовать. Есть у нас хоть один шанс на переговоры с Конгрессом?

– Я не могу идти на переговоры, – покачал головой Кеннеди. – А они не хотят. – Он повернулся к Дэззи: – Мои приказы выполняются? Авианосцы идут к Даку?

– Да, сэр. – Дэззи заерзал. – Но начальники штабов не дали окончательной команды. Будут ждать голосования в Конгрессе. Если импичмент удастся, они вернут самолеты на базу. – Он помолчал. – Они не ослушались приказа. Но полагают, что могут не следовать ему, если сегодня Конгресс проголосует за импичмент.

Кеннеди вновь посмотрел на Дюпрей. Лицо его стало серьезным.

– Если импичмент удастся, президентом станешь ты. Ты прикажешь Объединенному комитету штабов продолжать подготовку к уничтожению Дака? Отдашь такой приказ?

– Нет, – ответила Дюпрей. Последовала долгая пауза. Вице-президент заговорила вновь, обращаясь непосредственно к Кеннеди: – Я доказала свою преданность. Как вице-президент, я поддержала решение бомбить Дак. Я отказалась подписать декларацию об импичменте. Но став президентом – а я очень надеюсь, что этого не произойдет, – я буду руководствоваться собственной совестью и принимать свои решения.

Кеннеди кивнул. Улыбнулся, и эта мягкая улыбка растопила ее сердце.

– Ты совершенно права. Я задал вопрос, чтобы узнать твою позицию, а не для того, чтобы в чем-то убеждать тебя. – Он обратился ко всем: – Теперь самое важное – подготовить основу моего сегодняшнего выступления по телевидению. Юджин, ты договорился с телевещательными компаниями? Они сообщили о моем выступлении в информационных выпусках?

– Лоренс Салентайн пришел в Белый дом, чтобы обсудить эти вопросы. Что-то тут не так. Пригласить его сюда? Он ждет в моей приемной.

– Они не посмеют. – Кеннеди покачал головой. – Они не посмеют так открыто демонстрировать свою силу. – Он надолго задумался. – Позови его сюда.

Ожидая Салентайна, они обсуждали продолжительность речи.

– Не более получаса, – твердо заявил Кеннеди. – Этого времени мне вполне хватит.

Они все понимали, что он имеет в виду. Френсис Кеннеди мог покорить любую телеаудиторию. В его магическом голосе звучала музыка великих ирландских поэтов. При этом мелодичность речи ничуть не мешала железной логике его рассуждений.

Когда Лоренс Салентайн вошел в кабинет, Кеннеди даже не поздоровался с ним, сразу перейдя к делу:

– Я надеюсь, что не услышу от вас того, о чем думаю.