Четвёртый Харитон

Бросив искать «жемчужное зерно», прохлопав крыльями, взлетел петух на забор крайней избы; перекинул рубиновый гребень-корону с одной стороны головы на другую, изогнув колесом шею в волнистых перьях, чернью по серебру, и, закрыв глаза, во всё горло прокричал «ку-ку-ре-ку» раз и другой: вот, мол, как надо петь. Из скворечни вынырнул скворец, торопливо уселся на полочку возле летка, оглянулся, циццибикнул щеглом, щебетнул ласточкой и, помогая крыльями, залился соловьиной трелью. Спешивший к своему гнезду грач с сухой веткой в белом клюве тоже решил «спеть» — каркнул, ветка выпала из клюва, грач спикировал за веткой, но не рассчитал — шлёпнулся на дорогу. На скотном дворе, гремя цепью, подал грозный голос племенной бык — великан Митрофан— бу-у-бу… и затараторили доярки, бренча бидонами и подойниками. Когда ревёт Митрофан, у всех мужиков поджилки дрожат. Не любит бык мужиков, да и только. Не один побывал у него на тупых, будто булыжники, рогах, а потом по полгода отлёживался после такой передряги. Семиха-хромой как-то попался на глаза Митрофану. А куда Семихе бежать, коли лет двадцать хромает на правую ногу да с палкой ходит, после того как его в озере щука хватила за ногу и повредила сухожилие, что выше пятки. А тут бык. Взревел Митрофан, пригнувши голову с глазами, налитыми кровью, ковырнул землю передними ногами — земля из-под копыт выше телеграфного столба полетела — и бросился за мужиком. Быть бы Семихе на рогах у быка, да, к счастью, гумно изладилось поблизости. Как кошка, по углу гумна взметнулся мужик на крышу, забыв о своей хромоте. С той поры Верхолазом прозвали Семиху-хромого, а быка Митрофана — Лекарем, потому как после такой встряски мужик хромать перестал и палку бросил.

Вот почему, услышав грозное «бу-у-бу» Митрофана, следопыты оборвали на полуслове свой марш и, с опаской оглядываясь, подошли к скотному двору.

— Обследовать все закоулки скотного двора, — подал команду Харитоша, — нет ли здесь следа нарушителя.

Скотный двор в колхозе «Вешние воды» прослыл на весь район. Просторный, из отборного леса, с большими окнами на реку.

Ребята вошли в доильный зал.

Операторы доильного зала, вчерашние десятиклассницы и пожилые, заслуженные, важные колхозницы, одетые в белые халаты, готовились к утренней дойке. Проверяли доильные аппараты, бидоны, молокопроводы, цистерны.

Коровы холмогорки, белые с чёрными крупными пятнами, огромные, что лоси, с круглыми, добрыми глазами, с нетерпением ожидали поскорее освободиться от молока. Бросив жвачку, переминаясь с ноги на ногу, они послушно подставляли переполненное вымя с набухшими сосками под струи восходящего душа. У каждой коровы своё стойло, своя поилка, своя кормушка, свой душ.

— По какому делу к нам пожаловали? — увидев ребят, спросила их старший оператор Валентина Васильевна.

— А мы, собственно, без всякого дела, Валентина Васильевна, — ответил за всех Харитоша, — мы просто хотели напиться парного молока, так как, сами видите, направляемся в очень и очень дальнюю дорогу. А попутно посмотреть, как живут ваши воспитанницы и нет ли жалоб на вас со стороны их, коров, значит.

— Ой, выдумщик, выдумщик, — засмеялась Валентина Васильевна. — Девчата, дайте им вечернего пожирнее, от Зорьки…

Обошли следопыты все закоулки скотного двора, заглянули на сеновал, в кухню-кормоварку, но никаких следов ночного пахаря не обнаружили. Решили зайти к Митрофану, но только открыли дверь хлева, как бык так взревел да так ударил рогатым лбом в бревенчатую загородку, что, как показалось ребятам, задрожал и закачался хлев и задрожал и закачался весь скотный двор. Следопыты со страху дали такого стрекача, что в мгновение ока очутились возле конюшни на другом конце деревни…

— Так вот, товарищи следопыты, — начал отдышавшийся Харитон, — из только что происшедшего эпизода делаю вывод: во-первых, мы, оказывается, неплохие бегуны, а во-вторых, раз Митрофан с нами разделаться хотел, это значит, что мы уже му-жи-ки! Ясно! А коли мужики, то бежать от быка стыдно!.. Что скажем в своё оправдание?

— Я, конечно, хотел помериться силами с Митрофаном, — говорит Сила, — и ещё неизвестно, кто бы кого победил, но вижу, командир бежит, не видя свету, и я побежал, решив, что это какой-то тактический манёвр.

— Ты что скажешь, Тонкослух?

— Я услышал в голосе Митрофана такие решительные и зловещие нотки, что считаю манёвр нашего командира совершенно правильным.

— Что скажет Востроглаз?

— Я глянул одним глазом на Митрофана, другим на этот край деревни и решил, что за секунды, пока бык разобьёт загородку и дверь хлева и примется за нас, мы можем хорошим броском избавиться от напасти. Командир принял правильное решение.