Четвертый крестовый поход

Что же касается Гуго, то по напряженному выражению его лица, явно читается переутомление от совершенного путешествия. Граф смотрит прямо вперед, он утомлен, но полон решимости в выполнении своего обета. Он крепко сжимает посох странника (представления о паломниках и крестоносцах в то время тесно переплетались, отсюда посох и сума). Обувь изодрана в клочья, что показывает сложность пути. Но и он выражает свое чувство к Эгелине, обняв защищающим жестом ее плечи левой рукой и чуть сжав пальцами для подстраховки. Гуго и Эгелина были счастливы вновь обрести друг друга, и в скульптуре читается их взаимная преданность. Но, разумеется, для многих исход крестовых походов был не столь благоприятен.[77]

По существу, крестовый поход являлся весьма опасным и дорогостоящим предприятием. Он мог принести человеку и его семейству славу и почести — но мог означать смерть, неопределенность или даже финансовый крах. Причины, по которым несколько поколений уроженцев Запада решались присоединиться к столь рискованному предприятию, были сложны и примечательны.

ГЛАВА 2 «Итак, о братие, примем триумфальный знак креста!»

Проповедь аббата Мартина о крестовом походе, собор в Базеле, май 1200 года

В конце 1199 и начале 1200 годов папский престол активизировал усилия для поддержки идеи Четвертого крестового похода. Новости о предполагаемой экспедиции прошли по католическому миру, передаваясь из уст в уста среди торговцев, пилигримов, дипломатов и солдат. Проповедники без устали трудились при дворах, на рынках и в соборах Франции, Германии, Нидерландов, Англии и Италии. Невзирая на языки, политику и социальный статус, призыв к крестовому походу проникал повсюду: настойчивое, беспрестанное напоминание каждому о христианском долге возвращения Святой Земли.

Одним из самых видных проповедников похода был Фульк Нейский.[78] Он сделал карьеру от простого приходского священника, став известной фигурой, привычной для парижских школ и широкой публики. Современники описывали его как человека, сурового и неумолимого в осуждении грешников, особенно неверных женщин и ростовщиков. Кроме того, ему приписывали многие чудеса и исцеления. «Повсюду его принимали с величайшим почтением, как ангела Божия», — писал современный Фульку летописец-цистерцианец Ральф из Коггсхалла. При этом Фульк в некотором роде был типичным представителем своей эпохи. Жестокий аскетизм религиозных фанатиков был не для него. О нем было известно, что он любит хорошо поесть и никогда от этого не откажется — что вызывало удивление у тех, кто представлял святого человека лишь постящимся и страждущим.[79]

Папа Иннокентий слышал об ораторском мастерстве Фулька и просил его принять участие в проповеди нового крестового похода.[80] В итоге священник направился на встречу в аббатство Сито, чтобы убедить монахов-цистерцианцев оказать поддержку идее похода. Увы, здесь он не нашел поддержки, хотя монахи Сито долгое время в проповедях сами агитировали новых крестоносцев. Фульк был возмущен и лично выступил у ворот аббатства, призывая собравшуюся по случаю толпу направиться в Иерусалим. И репутация его была столь блестяща, что люди стали стекаться, чтобы присоединиться к кампании. «Они спешили отовсюду в огромном количестве: бедные и богатые, знатные и простолюдины, старые и молодые, бесчисленное множество людей обоих полов. И радостно они принимали из его рук знак креста», — пишет Ральф Коггсхалл.[81]

Фульк собрал в Париже еще нескольких знакомых проповедников, но их действия были далеко не столь плодотворны. Вероятно, они были слишком привержены идеям внутренней чистоты и духовного самосовершенствования (которые были особенно важны для современного им церковного мировоззрения), чтобы удачно перевести все это в призыв к новому крестовому походу.[82]

Весной 1200 года проповеднику надлежало посетить город Базель и земли Верхнего Рейна, уже прославившиеся в истории крестовых походов. Официальное уведомление гласило: третьего мая, в день празднования Обретения Честного Креста Господня, настоятель Мартин из Пайри, цистерцианского монастыря в Эльзасе, прочтет проповедь в соборе Святой Марии в Базеле.[83] Наконец-то правоверным предоставлялась возможность принять знак креста и понести христианский символ на священную войну. Чтобы получить представление о мотивах крестоносцев, историки чаще всего полагаются на содержание летописей, папских булл, писем современников и официальных хартий. Однако в случае Четвертого крестового похода рассказ Гунтера, монаха из Пайри, содержит полный текст проповеди о крестоносцах, которая дает живое представление о том, как проходила агитация.[84]