Четвёртый круг

Взгляд ее был устремлен на меня, а не на телевизор — она прекрасно знала, что находится на пленке, так что ей не было нужды смотреть. Гораздо важнее для Сары была моя реакция. Я на мгновение смущенно остановил взгляд на ней, а потом направил его на экран.

Я ожидал увидеть что угодно, только не это. Передо мной возникла совершенно знакомая картина — вот эта самая спальня. На экране было изображение моей постели, на которой неподвижно, с закрытыми глазами, лежал я. Снято это было поздней ночью, когда я уже вовсю спал. Но кто это сделал?..

Словно прочитав недоумение в моих глазах, Сара потянулась к спинке кровати и гордо подняла маленькую видеокамеру «Сони», которая, очевидно, могла снимать даже при самом скудном освещении, потому что в кадре не было видно никаких дополнительных источников света. Затем Сара встала с постели, подошла к телевизору и поставила камеру на него — без сомнения, на то самое место, откуда был снят предыдущий кадр. Прежде чем вернуться ко мне, она нажала на камере какую-то кнопку, отчего около объектива загорелась маленькая красная лампочка, сигнализирующая, что идет съемка.

Мне совершенно не по душе была эта двойная съемка, но как бы я мог выразить свое несогласие? Новым хрюканьем и испусканием слюней? Что в этом толку, коли они для Сары означают нечто иное. Итак, выбора не было, и мне пришлось беспомощно смотреть на экран, еще, правда, не зная, чего следует ожидать. Но ждать уже оставалось недолго.

В кадр вошла Сара, но не своей обычной походкой стыдливой девушки, а как-то вызывающе, агрессивно, раскачивая бедрами и пропуская длинные волосы между пальцами. Она делала это страстно, соблазнительно, но мне было неясно, играет она или же ее движения непритворны. Сара подошла к моей кровати и начала склоняться надо мной, изображая страстные ласки, правда, на самом деле не трогая меня, видимо, боясь разбудить. После этих мнимых прикосновений она перешла к столь же мнимым поцелуям; медленно извиваясь, начала с пальцев ног, не пропустив ни одного участка тела, к которому могла приблизиться губами поверх покрывала.

Пока я, не мигая, смотрел на экране эту странную эротическую игру, невольным участником которой был, камера на телевизоре снимала новый фильм того же рода, в котором, правда, я не спал. Руки с длинными ловкими пальцами, на которых я лишь сейчас увидел крикливо накрашенные ногти (были ли они такими раньше?), стали подражать движениям на экране, на сей раз действительно лаская меня, а не изображая это. Я ощущал продвижение ее пальцев по своему телу, мышцы которого, правда, были атрофированы, но зато кожа оставалась чувствительна к прикосновениям, как и раньше, а ведь были и ткани, моторика которых была не мышечной природы…

Если Сара решила повторить сценарий первого фильма, тогда сейчас должны были последовать поцелуи — и действительно, стащив с меня покрывало, она опустилась к моим ступням и начала скользить губами от пальцев ног наверх, одновременно прикасаясь ко мне и теплым языком. Как всегда, я спал голым, чтобы мне было легче помочь в случае чего, и Сара видела меня без одежды бесчисленное количество раз, но видела глазами сиделки, не вызывавшими во мне стыда. Сейчас же во мне одновременно появились два ощущения, которые я ни при одной сиделке не испытывал, — стыд и возбуждение. Но Сара больше сиделкой и не была.

Она продвигалась вдоль меня быстро, чтобы совпасть с ритмом происходящего на экране, но не пропуская при этом ни одной части моего тела. На короткое время подняла голову, дойдя до бедер, где задержалась несколько дольше. Взгляд, который она послала мне оттуда, был полон ликования по поводу достигнутого результата, кроме того, я различил в нем и то особенное заговорщическое выражение, связывающего людей, соединенных грехом.

Мысль о грехе вызвала во мне угрызения совести по отношению к жене, впрочем, это продлилось недолго. Джейн никогда не опускалась до чего-нибудь подобного. Ей все происходящее показалось бы непристойным, а скорее всего, и отвратительным — так это не вязалось с ролью добровольной жертвы, которую она страстно лелеяла, прежде всего из сильной склонности к мученичеству, которое предполагала жизнь, полная лишений, с таким человеком, как я. Более того, вероятно, эту «измену» она восприняла бы благосклонно, потому что это придало бы ее мученичеству новый импульс.