Четвертый раунд

После пятого нокдауна я решил, что с меня довольно, и попробовал клинчевать. Но вышло еще хуже. Пока я маневрировал, сохраняя за счет подвижности и активной работы ног дистанцию, удары в корпус чаще всего не проходили. В клинче я утрачивал это преимущество. Королев, отстраняясь назад, успевал провести серию быстрых коротких хуков, от которых гудело в груди и трещали ребра.

В третьем раунде я вновь стал работать на отходах, пуская то и дело в ход правую руку. С ее помощью мне удавалось сдерживать если и не все, то по крайней мере каждую вторую атаку. Королев то ли устал, то ли решил, что бой все равно выигран, — в чем-чем, а в этом он мог нисколько не сомневаться, — во всяком случае, раунд закончился более-менее благополучно.

— Ну как мы себя чувствуем? — ухмыляясь, спросил меня в раздевалке Мисюнас, но в глазах его проглядывало искреннее участие.

— Как самоубийца, — охая, ответил я.

— Я тоже об этом подумал. Еще в первом раунде. И во втором… — задумчиво сказал Мисюнас. — И все же ты выстоял! Выстоял до конца.

— До конца было недалеко, — сделал попытку улыбнуться я, но из этого ничего не вышло. — Так и ждал, что он из меня дух вышибет.

— Обошлось, — сказал Мисюнас. И, помолчав, добавил: — Не знаю даже, не был ли этот бой ошибкой… Я в том смысле, что, может, рано тебя было выпускать…

Нет, бой с Королевым не был ошибкой. Я понял это не сразу, но довольно скоро. Конечно, когда у тебя за плечами всего-навсего чуть больше десятка боев, поединок с таким асом ринга, как Королев, сильно смахивал на авантюру. Ведь у меня даже не было спортивного разряда. С момента, когда я впервые появился в тренировочном зале городской боксерской школы, прошло немногим более года. Все это, вместе взятое, выглядело не очень серьезно, и беспокойство моих тренеров нетрудно понять.

Однако для меня была важна не формальная сторона дела, а сам факт. В те годы любой, кто хотел чего-то добиться на всесоюзном ринге в тяжелом весе, не мог и мечтать, чтобы избежать столкновения с Королевым. Королев находился в расцвете своей боксерской карьеры, и надеяться, что он в ближайшие годы покинет ринг, никак не приходилось. Он был неизбежным препятствием на пути к званию чемпиона страны, причем таким препятствием, которое еще никому не удавалось одолеть. Его поражение от Андро Навасардова в 1944 году в счет не шло: Королев только вернулся с фронта, где, сражаясь в партизанской армии Медведева, естественно, не мог тренироваться и потому временно утратил спортивную форму. Но с тех пор, в седьмой раз завоевавший звание чемпиона Советского Союза, Николай Королев не знал поражений, а грозная его слава как несокрушенного и несокрушимого противника могла хоть у кого отбить руки. Чтобы преодолеть этот психологический барьер, существовал лишь один способ — проверить себя в бою с ним на ринге. И чем скорее, тем лучше, думалось мне…

И вот этот бой состоялся. Конечно, подобная поспешность могла принести и непоправимый вред, оставив в душе глубокую неизлечимую травму, но так не случилось. Мне повезло, и риск окупился сторицей. То, что я проиграл бой, не имело особого значения. Главное, что я выстоял. Выстоял до конца. Продержаться три раунда против самого Королева — это для меня решало все. Этим определялось мое боксерское будущее. Если я смог выстоять один раз, значит смогу и в другой… А там время покажет. Оно, кстати, работало на меня.

Королеву тогда было тридцать лет. Его список насчитывал уже более ста пятидесяти боев, причем чуть ли не две трети из них он закончил нокаутом.

Впервые он завоевал звание абсолютного чемпиона страны, когда ему исполнилось девятнадцать, и с тех пор, если не считать годы войны, никому не уступал почетного звания. Не раз он отстаивал честь советского бокса и за рубежом, но там равных ему тоже не находилось. Это был уникальный боксер — из тех, кого называют прирожденными бойцами. Обладая железной волей и спокойным, знающим себе цену мужеством, он признавал на ринге лишь одну тактику — тактику максимального обострения поединка, тактику бескомпромиссной, на пределе физических и моральных сил, борьбы. С первой и до последней минуты схватки он стремился создавать такие положения, которые вплетали в сюжет боя постоянную напряженность, риск и опасность. Однако делалось это отнюдь не из любви к острым ощущениям; искусство боксера, считал Королев, полнее всего раскрывается в критические моменты боя, и чем насыщеннее ими схватка, тем проще добиться победы тому, кто сильнее. А в силе своего искусства и мастерства он никогда не сомневался.

Позже, когда Королев уже оставил ринг, мне не раз приходилось слышать, будто его стиль боя излишне прямолинеен, чуть ли не примитивен и груб. Он якобы уповал в основном на свою феноменальную выносливость и чудовищной силы удары с обеих рук; шел, словом, напролом, ломая и подминая под себя противников.

Это, конечно, не так.