Четвертый разворот

Не знаю, зачем я ей соврал. Я ведь ни разу серьезно не думал о предложении командира, а тут вдруг получилось так, точно все уже решено.

Но жалеть о сказанном я не стал. Еще в то мгновение, когда я взглянул на худенькие плечи Инги, я подумал: «Больше ты сюда, в Кедровую падь, не приедешь. Никогда. Потому что каждый раз ты оставляешь здесь слишком много…»

Инга остановилась на тропинке, остановился и я.

— И все-таки я чего-то не понимаю Алеша, — проговорила она. — Тебя переводят на юг, но я-то при чем?

Признаться, меня покоробил ее вопрос. Мне почему-то казалось, что Инга тоже должна испытывать чувства, схожие с моими. Ведь мы разделили с ней одну судьбу. А выходит, что ей все безразлично. Попутного, мол, тебе ветра и не вспоминай лихом…

Инга, видимо, разгадала мои мысли. Не дождавшись моего ответа, сказала:

— Я понимаю, Алеша, мы с тобой не чужие. Нет, не чужие. — Она пальцами провела под одним моим глазом, потом под другим. — Морщинки становятся все глубже. Ты их иногда вот так разглаживай. Слышишь?.. Но значит ли это, что мы должны быть обузой друг для друга?..

— Обузой?

— Погоди, не перебивай… Ты, конечно, решил, что твой долг не оставлять меня одну… Спасибо тебе за это… Только долго ли так может продолжаться? Однажды мы вдруг поймем: боже, как же мы надоели друг другу! И тогда…

— Говори только о себе, — сдерживаясь, сказал я.

Инга опять стала разглаживать мои морщинки. Теперь уже на лбу.

— Эх ты, старик, — усмехнулась она. Помолчала и спросила: — Когда тебя переводят?

— Наверное, скоро.

— Ну что ж, пусть будет так, как ты хочешь…

Через месяц они переехали — сперва Алеша, а потом и Инга. Им дали одну квартиру на двоих: две смежные и одну отдельную комнату. Эта комната — в ней поселился Луганов — окнами выходила на реку, совсем не похожую на те реки, к которым они привыкли у себя на Урале. Этот тихий великан, казалось, все время дремал, но за его спокойствием угадывалась могучая сила, способная бунтовать и буйствовать.

За рекой лежала широкая пойма, зеленая и ровная — ни горушки, ни холмика. Когда-то в старину здесь были курганы — памятники жестоких битв с ордами чужеземцев. Когда-то в старину здесь гуляла вольница лихих людей, о которых остались сложенные бродячими музыкантами песни. Песни остались, а курганы исчезли, будто время стерло их с лица земли.

— Все исчезает, — проговорила Инга, когда Алеша, подведя ее к окну, стал рассказывать ей о прошлом этого края. — Все исчезает, кроме памяти и боли…

Она смотрела на зеленую пойму, Алеша продолжал рассказывать, но вдруг понял: Инги давно уже нет с ним, она опять в Кедровой пади, у Коготь-горы, у маленького обелиска. И Алеша невольно подумал: «Она, наверное, никогда и не уйдет оттуда. И ничего другого никогда не увидит… Это и есть память сердца…»

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

А как ему хотелось, чтобы воспоминания тоже исчезали, как исчезают курганы! Ведь есть же люди, для которых прошлое — это всего лишь старые листки календаря: бросил в печку — и ничего, кроме горстки серого пепла…

Алеша так не мог. Ему иногда казалось, что весь он состоит из пластов воспоминаний, и они все больше наслаиваются друг на друга и наслаиваются, и так будет продолжаться без конца.

Первый пласт лег еще в то время, когда Алешка был совсем мальчишкой. Подобно всем мальчишкам, вначале он отнесся к войне как к событию, которое имело много неплохих сторон.

Во-первых, раз и навсегда кончились споры о том, надо или не надо перед сном выпивать кружку молока и чистить зубы, а по утрам умываться холодной водой и целоваться с мамой и бабушкой, повторяя одно и то же: «С добрым утром, мамусик… С добрым утром, бабулечка…» Все это отпало само собой, и, к своему великому удовольствию, Алешка убедился, что взрослым теперь не до сюсюканий.

Во-вторых — и это, конечно, было самым главным — открывались широчайшие возможности для необыкновенной деятельности всех тех, кто по разным причинам не попал на фронт: восьмилетних Алешек, Витек, Валерок. Затаив обиду на судьбу-злодейку, Алешки, Витьки и Валерки решили так: поскольку война идет всенародная, они не имеют права оставаться в стороне. Они тоже должны быть автоматчиками, саперами, разведчиками. Взаправду или невзаправду — эта ничего не значит. Они будут драться с фашистами — и точка!

Первый отряд «разведчиков» организовал Валерка Козодуб, девятилетний сорвиголова из соседнего дома. В этот отряд, кроме самого Козодуба, вошли Алешка, Витька — восьмилетний сынишка медсестры, и Валерка-пшик, тоже восьмилетний мальчуган без двух передних зубов, получивший свое обидное прозвище за худобу и малый рост.

После двух-трех подпольных совещаний, на которых вырабатывался план действий, «разведчики» приступили к работе.

Валерка-командир сказал:

— Слухайте меня. У нас тут иродром. И потому — иропланы. Мы будем передавать по радио количество их. Красной Армии это во как нужно, черт побери!

Валерка-пшик спросил:

— Где мы возьмем лацию, селт побели?

— Изобретем, — ответил Козодуб. — Это я беру на себя.