Четвертый разворот

И вдруг его взгляд упал на стрелку компаса. Двести пятьдесят пять градусов. Они идут почти строго на запад! Вот пересекли речушку с причудливым изгибом, пролетели над длинным — не меньше трех-четырех километров — селом с двумя церквушками по краям, мелькнуло внизу небольшое круглое озерцо… Все правильно… Здесь кончается тридцать второй квадрат, в двадцати минутах отсюда — базовый аэродром немцев.

Потому они и не стреляют. Потому такой почетный эскорт. Не беспокойтесь, русский летчик Клим Луганов, с вами теперь ничего в воздухе не случится. Вас охраняют. Вас подведут к посадочной полосе, вы выпустите шасси и благополучно приземлитесь. «Добро пожаловать, Клим Луганов».

— Здорово придумано! — вслух сказал Клим. — Всю жизнь мечтал о таком спектакле…

Он посмотрел влево. «Олень» летел рядом, будто привязанный к машине Клима. Только продвинулся на метр вперед. Если сейчас резко дать левую ногу и рвануть штурвал на себя, можно врезаться в фюзеляж. Как врезался капитан Никитин. С дымком и огоньком…

Немец поднял руку, показал большой палец. Все, мол, хорошо. И кажется, даже улыбнулся Климу.

— Улыбается, сволочь! — сказал Клим. — Приятель! — И подумал: «Баш на баш — слишком дешево… Не очень выгодно…»

Ладно, полетим дальше…

На глаза опять начала надвигаться мутная пелена. Как густой туман. Сперва на глаза, потом стала входить в самый мозг. Заволокла его, окутала плотным слоем. Будто ночь пришла. Темная, тихая ночь. Ни звука, ни шороха…

— Клим, ты не спишь?

— Не сплю, Анна. Все думаю, думаю…

— О чем?

— О своей жизни. О себе и о тебе. Думаю так: живут на земле миллионы людей. Много миллионов. Живут себе и живут, а многие ли знают, что такое настоящее счастье?

— А ты — знаешь?

— Подожди, не мешай… О чем это я хотел сказать? Да, вот о чем… Как можно жить, не зная, что такое счастье? Я не смог бы. Если бы не было тебя, я не смог бы… На кой черт!

«Олень» качнул крыльями. И раз, и другой. Потом, когда Клим посмотрел на летчика, тот показал рукой влево. Клим кивнул: понятно, мол, подверну.

Изменив курс на несколько градусов, он снова взглянул на «оленя». Летчик опять поднял большой палец. Правильно, дескать…

Комбинезон стал совсем мокрым от крови. Мокрым и горячим. Будто кто-то обмакнул его в бензин, а потом поджег. Вот он и горит на теле Клима, и черта с два его потушишь… Сесть бы вон на той лужайке, выскочить из кабины — и в речку, с головой, на самое дно… Вода в речке прозрачная и, наверное, холодная. Если ее долго пить — зубы заломит… Хорошо… Напиться — и спать. Глаза-то совсем слипаются, не продерешь их…

— Ты уже спишь, па?

— Не сплю, Алешка…

— Тогда рассказывай.

— О чем?

— Как ты на льдину сел, помнишь? Ты рассказывай, а я буду тихонько лежать на твоей руке. И ты тоже не шевелись. Ну, давай.

— Пурга тогда была. Большая пурга. Будто конец света настал… Ветер воет, как стая голодных волков. У-у-у, у-у-у, у-у-у!.. А там, в-море, рыбаки. Пять человек. И у каждого на берегу — свой Алешка…

— Все — Алешки?

— Помолчи. Несет рыбаков все дальше и дальше. К холодному Ледовитому океану. «Конец, — думают они. — Не увидим мы больше своих Алешек».

— И ты полетел?

— И я полетел. Нашел их, а сесть никак нельзя. Уж больно крохотная льдина, которая уносит рыбаков. И слишком злой ветер. Сядешь — перевернет к черту машину…

— Не перевернет к черту, не бойся. Садись. Садись, слышишь?!

— А если разобьюсь? Тогда и мой Алешка никогда меня не увидит. Может, вернуться, а? Пускай их уносит, рыбаков этих…

— Нет, нельзя! Нельзя, па! Если ты не вернешься, я полечу. Вырасту, стану летчиком и полечу. И всех вас найду на той льдине…

— Ты обязательно станешь летчиком?

— Обязательно. К черту все остальное.

— Не ругайся, а то получишь…

— Не буду, па… Рассказывай дальше.

…Не то земля внизу, не то море колышется. Надо подобрать высоту, чтобы не вмазаться. Лететь до базового аэродрома немцев осталось пяток минут… Много это или мало — пяток минут? Наверное, мало. Не успеешь и оглянуться, как уже конец. Да и куда оглядываться? Все, что было раньше, — ушло. Нет его, этого раньше. Нет и не будет. И если уж смотреть, так только вперед. «Ты обязательно станешь летчиком?» — «Обязательно. К черту все остальное!» Отлично! Конечно, может, эта война и последняя, да только вряд ли. Вряд ли она может быть последней. Понимаешь, Алешка? На таких вот танках тебе, пожалуй, летать не придется — их тогда и след простынет, да какая, собственно, разница, на чем ты будешь летать?! Главное — летать! И к черту все остальное…

«Олень» опять покачал крыльями. Клим тяжело повернул голову, посмотрел на летчика. Тот сделал характерный жест рукой: заходим, мол, на посадку.

Клим сказал вслух:

— Подождешь, надо осмотреться.