Читаем Четвертый тоннель полностью

Пожал плечами. Снова наклонился к ее уху, чтобы не перекрикивать шум метро:

— Я об этом особо не думал. Но увидел у вас эту книжку и удивился. Симпатичные женщины обычно не верят в бога.

Секундное замешательство. По ее лицу пробежал ветерок разных эмоций, после которых она изобразила важное, чрезмерно серьезное выражение. Начала говорить что-то, по ее мнению, подобающее:

— Умные женщины всегда верят в бога!

Поезд остановился на «Баррикадной». Я покинул вагон и двинулся на переход. Стою на эскалаторе. Справа, по соседнему эскалатору, бежит вниз она. Умная женщина. Пройдя чуть вперед, обернулась и звонко крикнула:

— До свиданья!

Глаза блестят. Сияет всем лицом, как после хорошего секса.

Я подумал, что сильные состояния передаются между людьми. Мое состояние ей как-то передалось. И комплимент, который получился сам собой. Не так уж трудно почувствовать, что жизнь прекрасна, нужен только повод. Я оглядел людей вокруг. Хмурые рожи, потухшие глаза. Никто никому не рад. В голову пришла мысль: «Как-то неправильно мы живем. Как-то не так. Неужели нельзя по-другому?»

<p>4. ЖЕЛТЫЙ ЦВЕТОК</p>

Раньше я почти не знакомился с женщинами в Москве. Даже не думал. Все женщины, с которыми у меня были приключения, оказывались рядом в контексте каких-то событий. Вместе учимся или работаем. Или она работает там, куда я зачем-то прихожу. Все складывалось как-то само собой. Переехав в Москву, я делал секс только с женщинами, которых знал раньше или с которыми мог познакомиться при случае. Например, в поезде. Вместе едем. Слово за слово. Узнаем друг друга лучше в ходе общения, и идея подружиться организмами возникает у нас обоих сама собой, мне остается только выразить интерес. Прощаемся, обмениваемся контактами. Через день-другой встречаемся. Все просто, само собой.

Как быть в большом муравейнике под названием Москва, я не знал. Я даже не знал, как реагировать на шаблонный ответ типа «я на улице не знакомлюсь». Сказать: «Ты что, дура что ли?» — было бы честно, но не вполне вежливо. Как знакомиться, чтобы все происходило само собой, я не знал. Поэтому волновался сильнее, чем прежде. Нервничал. Злился на себя и на женщин.

Вместе с остротой восприятия жизни в целом стала более сильной, эмоционально выраженной моя неуверенность в себе. Я не подозревал раньше, что я, оказывается, такой неуверенный. Мне казалось, что если женщина не выражает симпатию ко мне сразу, значит что-то во мне не так. На самом деле может быть сотня причин, начиная от ее собственного страха, неуверенности, плохого настроения до трудных месячных отчетов. Было бы правильно считать, что если у меня что-то не получается, значит я что-то неправильно делаю, и сделать по-другому. Но я любую неудачу принимал на личный счет. Банальное «я на улице не знакомлюсь» звучало для меня как «ты непривлекательный мужчина». Любые неудачи я переживал очень болезненно. Тогда я не думал, что у меня комплекс неполноценности, а если бы мне кто-то об этом сказал, я не поверил бы. Я что, ненормальный что ли, признавать наличие психологических проблем? Даже думать о своих слабостях, страхах, уязвимостях я не мог. Не то что говорить. Я не такой. Это не про меня. И вообще, что я, баба что ли, чтобы хныкать о чем-то там, показывать слабость?

Поэтому мои первые шаги в создании нового опыта были сделаны в одиночестве. Я никому ни о чем не рассказывал. Часто было неприятно или больно, но, как я сейчас понимаю, — хорошо, что это было…

Однажды познакомился с девушкой. По имени, допустим, Ирина. Как обычно, в метро. Она улыбалась. Не помню о чем с ней заговорил. Дала мне свой номер. Я не мог набрать его три недели. Боялся сказать что-нибудь не то. Наконец, позвонил:

— Привет, Ира. Это Игорь. Если конечноты помнишь.

Она меня наказала сразу и за три недели, и за неправильное начало разговора:

— Игорь? А… Это мы в самолете познакомились?

— Нет, мы с тобой познакомились в метро. Давно, недели три назад.

— А-а-а, — сказала она после паузы. — Вспомнила.

Она сказала, что завтра встретиться не выйдет, потому что работает допоздна, заканчивает поздно ночью. И послезавтра тоже. И вообще, она сама позвонит. Прощаемся. Кладу трубку.

По какой-то причине женщины избегают говорить «нет». Прямой отказ мог бы все сильно упростить и ускорить. Но — «сама позвоню». Естественно, она не позвонила. Позднее, вспоминая этот эпизод, я подумал, что и сам на ее месте не позвонил бы. Сейчас я чувствую признательность к ней. Тогда я чувствовал себя униженным, полным ничтожеством, ненавидел себя, а потому и ее…

Однажды иду по платформе метро. Меня обгоняет красивая девочка. Русые волосы собраны на голове так, что я подумал: «похоже на маленькую пальму». Она остановилась и обернулась, глядя в сторону тоннеля, откуда скоро должен вынырнуть поезд.

— Ваши волосы похожи на комнатное растение, — сказал я с улыбкой.

— Да? — она посмотрела с интересом. — На какое?

— На пальму. Только очень маленькую.

Она широко улыбнулась. В поезде мы болтали от души всякую бессмыслицу. Я взял ее номер. Она вышла на «Баррикадной».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное