Четвертый тоннель

Любовь — главное, в чем я нуждался всю жизнь. Я любил секс, но боялся любить женщин и вообще людей. Секс с Наташей в кинотеатре оказался таким срывающим крышу опытом, что я влюбился.

Думаю, взрыв событий, о которых эта книга, начался в том числе и благодаря ей.

3. КРИЗИС

Внутри тебя есть дыра, которую ты отчаянно

Пытаешься заполнить.

Ты вливаешь в неё различные удовольствия,

Чтобы чувствовать себя в порядке.

Иногда ты получаешь так много,

Что дыра наполняется до краёв,

И тогда наступает блаженный миг покоя.

Но у твоей дыры нет дна.

Всё протекает через неё,

Оставляя тебя снова пустым И жаждущим чего-нибудь ещё.

Рам Цзы знает, что нужно сделать…

В дыру нужно бросить тебя.

Уэйн Ликермэн, «Нет Пути для „духовно продвинутых“»

Я застенчивый. Всегда был таким. Толи родители перестарались во внушении мне, что скромнее надо быть, и придавили мою самооценку. То ли что-то еще. Когда мне было лет шестнадцать, я впервые подумал о том, что проведу жизнь в одиночестве, если меня никто не подберет. Тем не менее, я учился, работал, строил какие-то планы, и в целом как-то удавалось растворять в этом жизнь. Время от времени даже был доволен собой. Так, в сомнениях и раздумьях, прерываемых вспышками безосновательной надежды, я продержался до тридцати.

Есть такое выражение: «кризис среднего возраста». По слухам, этот кризис как-то связан с тридцаткой. Однако в понедельник 29 ноября 2004 года я не чувствовал никакого кризиса. Приехал в редакцию газеты, где в то время работал, чтобы отметить с коллегами свой очередной день рождения. У нас трудилось много народа, так что скидываться по сотне-другой на ненужный подарок, а потом поздравлять и пить, а также есть вкусный торт, такой неуместный в свете всеобщего перманентного желания похудеть, нам приходилось по несколько раз в каждом календарном месяце. Кроме того, по одному разу в год каждому из нас приходилось работать виновником торжества. То есть покупать бухло и закуску, чтобы хватило на всех, и готовиться стать звездой на пять минут.

Я принес пару тортов, шампанское, красное десертное вино, водку «Парламент черная смородина», всякие фрукты, соки и прочую колбасу. Очистив один из столов от каких-то газет, пепельниц, многочисленных листов с распечатанными текстами и прочего мусора, неизбежно сопровождающего рабочее место журналиста, накрыл поляну и позвал людей.

Убедившись, что вокруг уже собралась толпа с пластиковыми стаканчиками в руках, я сказал:

— Друзья! Мне приятно видеть ваши измученные в ожидании халявной выпивки лица. Сегодня мне тридцать лет. Сейчас мы начнем краткое торжественное мероприятие. Вы будете говорить подобающие случаю слова. Какой я хороший, замечательный и все такое. А я буду слушать, кивать, и думать: «Вот, оказывается, какой я классный парень». Мне будет приятно… Ну что, у всех налито? Прекрасно, можете начинать лицемерить!

Общий смех. Все со всеми чокнулись (поскольку пластик не звенит, мы говорили «дзинь!»), отхлебнули. После этого все начали говорить, какой я хороший, замечательный и прочее. Пьем, кушаем, хихикаем. Пахнет апельсиновым соком и копченой колбасой. Кто-то спросил, чувствую ли я что-то необычное в связи с тридцатилетием.

— Ничего особенного не чувствую, — ответил, немного подумав. — То же самое, что было в двадцать девять.

Я сказал не совсем правду. Я уже чувствовал что-то необычное. Тупик. Потолок. Беспричинная тоска. Только не мог объяснить, потому что сам не задумывался над этим. Если я о чем-то и думал, то только о том, что мне бы денег побольше. А то все люди как люди, а я до сих пор не могу кидать понты обоснованно…

Через год, к лету 2006 года, я был точно таким же. Хорошая работа, уже в другой московской компании. Прекрасная подруга, с которой мы были вместе уже много лет. Многочисленные поездки за границу. Не такой уж пустой счет в банке. В общем, много хороших предлогов, чтобы сравнить себя с кем-то менее преуспевающим и сказать: «Ничего страшного, все не так уж плохо, кому-то хуже, значит, я почти молодец».

Между тем нехватка чего-то, непонятно чего, стала ощущаться еще острее. Как говорят склонные к лирике граждане, душевная пустота. Она самая. Я обнаружил ее, с тоской осматривая свое настоящее. Не нашел ничего вдохновляющего. Оглянулся в прошлое. Стало грустно. Я недоуменно спросил невидимого собеседника: «И это всё? За тридцать с лишним лет игры, обещавшей быть такой увлекательной и такой эффектной, это все, что я смог выиграть?»