Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники

Национальное унижение и беспрерывные попытки ассимилировать немцев агитировали за Гитлера, возрождавшего мощь единого рейха, сильнее всяких уговоров. И конечно, нацисты не могли не воспользоваться подобным козырем, подойдя к решению данного вопроса с присущей нации педантичностью и расчетом. В пропагандистской деятельности среди соотечественников за границей была установлена терминологическая градация, определявшая их статус в глазах нацистского государства. К «фольсгеноссе» принадлежали лица «чисто арийской расы». «Фольсгеноссе» считался и тот, «кто верил в существование арийского кровного родства и связан с деятельностью германской общности». Вторая категория, попроще, числилась просто «немцами». Прежде всего, это касалось людей немецкой национальности, которые проживали постоянно за границей и, вместе с тем, были «связаны по крови и мировоззрению с немецким народом».

Национализм и «национальная государственность», «право на самоопределение народов» и тезис «Один народ – одно государство» считались в Европе первой половины ХХ столетия почти политической религией. Выступив с лозунгом новой Германской империи, границы которой «включали бы всех до единого немца», Гитлер нащупал слабое место в европейской политике. В целом здесь не возражали против подобного лозунга, и поэтому Гитлер активно оперировал им в первые годы своего господства.

Вторым важным фактором внешнеполитического успеха Гитлера стали нараставшие противоречия между бывшими союзниками – Англией и Францией. Черчилль свидетельствовал: «Озлобление англичан против Германии, столь сильное вначале, очень скоро уступило место столь же сильному противоположному чувству. Возник разлад между Ллойд Джорджем и Пуанкаре, неуживчивый характер которого служил помехой его твердой и дальновидной политике. Обе страны разошлись как во взглядах, так и в действиях, и англичане стали усиленно проявлять свою симпатию к Германии и даже восхищение ею» (6). Никто не может спровоцировать войну в будущем легче, утверждал британский министр иностранных дел сэр Джон Саймон перед палатой общин 13 мая 1932 года, чем «хорошо вооруженная Франция» против плохо вооруженной Германии.

Даже после того, как Гитлер пришел к власти, Британия продолжала оказывать давление на Францию, требуя сокращения ее вооруженных сил. В тот же вечер, когда рейхстаг принял закон о совмещении полномочий президента и рейхсканцлера, дававший Гитлеру фактически неограниченную власть, Энтони Иден от имени правительства Его Величества объявил: основной задачей британской политики является заставить Францию сократить свою армию с 694 тысяч на 400 тысяч солдат. Сам же Иден при личной встрече с Гитлером приятно удивился его «светскими, почти элегантными» манерами. К изумлению британского дипломата, он увидел приветливого человека, «который с пониманием прислушивался ко всем возражениям и отнюдь не был мелодраматическим актером на проходных ролях» (7). Немецкий канцлер полностью владел предметом переговоров и экспромтом парировал доводы оппонента. Например, на многозначительный намек Идена, что англичанам нравится, когда договоры соблюдают, он изобразил полное иронии удивление и ответил: «Так было не всегда. В 1813 году договоры запрещали иметь немцам армию. Но я что-то не припомню, что Веллингтон сказал при Ватерлоо Блюхеру: «Ваша армия незаконна, извольте удалиться с поля битвы!» (8)

А упомянутый выше бывший британский премьер Ллойд Джордж после своей поездки в Германию и встречи с Гитлером разливался соловьем на страницах «Дейли экспресс»: «Германия теперь снова полна надежд и преисполнена решимости устроить свою жизнь без вмешательства каких-либо внешних сил. Впервые после войны налицо общее чувство уверенности. Народ стал более радостным. Это более счастливая Германия» (9).

Да и будущий премьер-министр Его Величества не брезговал германофильством: «Мне принесли одно эссе Черчилля о фюрере, написанное в 1935 году. Это эссе чрезвычайно характерно для Черчилля. В нем он выражает свое истинное восхищение личностью и достижениями фюрера, но при этом подчеркивает, что только от его дальнейших шагов – это говорится с позиций 1935 года – будет зависеть, сумеет ли он сохранить свое место в истории» (10). И это не случайно оброненная Черчиллем фраза. «Если бы Англию постигла такая же национальная катастрофа, как Германию в 1918 году, я молил бы Бога ниспослать нам человека с Вашей силой воли и духа», – писал великий британец в открытом письме Гитлеру в 1938 году (11). А Темпл, влиятельный архиепископ Йорка, считал, что Гитлер внес «огромный вклад в надежное укрепление мира». В общем, лондонской элите Гитлер, если даже в чем-то и не нравился, но возможность договориться с ним считалась целиком реальной и приемлемой.