Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники

Речи, которые Гитлер произносил без заготовленной бумажки, следовало тщательно редактировать, и перед публикацией он всегда требовал показать ему вариант, подготовленный для печати, дабы самому внести окончательную правку. Возможно, этим объясняется удивительный парадокс, что, будучи одним из величайших ораторов в истории, Гитлер не оставил ни одного запоминающегося крылатого выражения, точно так же нет ни одного яркого исторического анекдота о нем. Они просто вычеркнуты?

Геббельс откровенно врал, когда в своей классической работе «Фюрер как оратор» отмечал: «Отличительная черта хорошей речи в том, что она не только хорошо звучит, но и легко читается. Речи фюрера – это стилистические шедевры, импровизирует ли он с трибуны, заглядывает ли в короткую записку или читает ее с рукописи в важных международных случаях. Если кто-то не присутствует при этом непосредственно, он никогда не сможет сказать, была ли заранее написанная речь произнесена как неподготовленная, или незапланированная речь произнесена так, словно написана заранее. Его речи всегда готовы в печать» (29). На самом деле речи Гитлера были неудобоваримы для чтения из-за бесконечных повторов, свойственных его ораторской манере, и нуждались в тщательной редактуре (см. выше).

Хотя нам сейчас невозможно представить Адольфа Гитлера воплощением добродетели, но именно в этом состояла тайна его огромной популярности среди его немецких соотечественников. Будто о нем писал Макиавелли: «Пусть тем, кто видит его и слышит, он предстанет как само милосердие, верность, прямодушие, человечность, благочестие, особенно благочестие, так как увидеть дано всем, а потрогать руками – немногим» (30). И волна народной любви к вождю, искусно направляемая, как его собственными усилиями, так и работой Министерства пропаганды, достигала своей кульминации 20 апреля – в день рождения фюрера.

Ему дарили произведения искусства и посвящались оды. Торты с искусными украшениями и надписями, корзинки с деликатесами и прочие продукты питания по личному распоряжению Гитлера мгновенно доставлялись в различные больницы. Канцелярию фюрера заваливали горами комплектов для новорожденных, постельного белья, махровых полотенец, которые, в свою очередь, немедленно раздавались нуждавшимся супружеским парам.

Культ фюрера настолько проник в женское сознание, что женщины в его присутствии падали в обморок от восторга: «Сегодня около десяти часов вечера я оказался в толпе из десяти тысяч истериков, которыми был запружен крепостной ров перед отелем Гитлера. Они кричали: «Мы хотим нашего фюрера!» Я был слегка шокирован лицами этих людей, когда он появился на минуту на балконе. Они смотрели на него как на мессию, в их лицах появилось явно что-то нечеловеческое. Думаю, задержись он чуть подольше, большинство женщин попадали бы в обморок от возбуждения» (Уильям Ширер).

Конечно, главному герою культа тоже приходилось нелегко, а порою и неловко, но уж не нам его жалеть. Так, когда Гитлер выходил из туалета, «в коридоре уже было полно людей, и он должен был проходить словно сквозь строй до своей комнаты с поднятой рукой и несколько вымученной улыбкой». (Криста Шредер)

Если во время Нюрнбергских партийных съездов из-за туч выглядывало солнце, толпа приходила в восторг и кричала: «Погода фюрера!» Поскольку так получалось, что на дни его массовых митингов всегда выпадала хорошая погода, в народе прижилось выражение «гитлеровская погода». Однако самого Гитлера глубоко беспокоили счастливые атмосферные совпадения. Он боялся, что эта вера глубоко укоренится в народе, а неизбежные изменения подорвут его репутацию. Великий демагог прекрасно понимал, насколько может быть неустойчиво настроение толпы. «Высказанное подозрение тотчас превращается в неоспоримую очевидность. Чувство антипатии или неодобрения, едва зарождающееся в отдельном индивиде, в толпе тотчас превращается у него в самую свирепую ненависть». (Гюстав Ле Бон)

Вторым по значению оратором Третьего рейха значился, безусловно, Йозеф Геббельс. И в силу своей должности руководителя нацистской пропаганды, и по неоспоримому таланту. Сам Гитлер признавал, оценивая своих соратников: «Я слышал их всех, но единственный человек, которого я могу слушать не засыпая, – это Геббельс. Он действительно умеет произвести впечатление». В устах серьезного профессионала такая оценка дорогого стоит.

Еще на заре национал-социализма, подстрекая берлинцев к недовольству республикой, Геббельс использовал язык, который называл «новым и современным, не имеющим ничего общего с устаревшими выражениями так называемых расистов». Он применял простые, но меткие метафоры и сравнения, сразу доходившие до слушателей. Все его речи пронизывал повелительный тон, призывы полагаться на силу и помнить об обязанностях. Они пестрят выражениями типа: «Продвинем вперед наше движение!»; «Вперед, ломая сопротивление врагов!»; «Мы маршируем, и будем биться стойко и самоотверженно!»; «Массовая пропаганда – наше главное оружие!», создающими настроение постоянной активности, борьбы и движения к цели.