Четвёртый круг

Но из всех приспособлений этих страшных, назначение коих загадкой для меня осталось, — хотя и сомнений никаких в действенности их мучительской не было — одно, самое большое, в недоумение тяжелое меня погрузило. Колесо огромное, посреди круга второго жилища дьяволова ровно на боку лежащее, словно тарелка некая гигантская, ничего на себе как раз не имело, чтобы страдания телу несчастному доставить — ни лезвий острых, дабы члены отрезать, ни шипов острых, дабы в плоть мягкую вонзаться, ни огня яростного, дабы жечь жаром невыносимым.

Любопытством глупым охвачен, подошел я к орудию этому странному, чтобы вблизи лучше его осмотреть, когда на плече своем костлявом опять руку Марии почувствовал, из которой струя животворная перетекать в меня стала. Вздрогнул я от прикосновения этого легкого, страхом внезапным обуян, что к ужасу новому меня она готовит, что силу дополнительную в меня вливает, чтобы встретился я с искушением еще одним, быть может, тяжелее всех прежних.

Но взгляд близкий подробный ничего нового мне не открыл, что предчувствия эти черные подкрепить бы могло. Поверхность круга огромного совсем ровной казалась, даже гладкой, будто столяр какой-то старательный много дней за ее шлифовкой провел. Только в четырех местах петли были кожаные широкие, чтобы члены жертвы привязать и так бегство от судьбы неизвестной, но всецело заслуженной воспретить. Увидел я, что руки здесь будут раскинуты, как у Спасителя нашего на распятии пресвятом, и ноги совсем раздвинуты на манер непристойный, так что ладони и стопы края колеса касаться будут, там как раз, где желоб мелкий находился, назначение которого в то время предвидеть никак еще я не мог.

Когда выемку эту рассмотрел я, к ней поближе нагнувшись, чтобы зрению слабому помочь, то заметил, что она узорами какими-то странными украшена, знаками, мне вовсе неизвестными, вроде тех, что в книгах церковных тяжелых находятся или что Мастер мой внизу картин своих настенных порой ставил. Пожалел теперь я, когда совсем поздно было, что не внял совету его мудрому в тайну понимания письмен этих проникнуть, однако думал я всегда, неуч, что знание то лишь монахам праздным нужно, а не людям обычным, смертным, каковым я себя считал.

На подкладках разных знаки эти стояли, то на черных, то на красных, а один всего — между ними, круглый совершенно, на зеленом находился, выдаваясь особенностью своей очевидной, словно началом и концом ряда замкнутого был. Порывом неким ведомый неожиданным, я вдоль края колеса громадного двинулся и, с помощью пальцев на обеих руках, всего знаков этих три раза по десять и еще семь насчитал, но умнее от этого нимало не сделался, ибо среди знамений и Господних, и дьявольских ни одного припомнить не смог я, числом этим отмеченного.

Поднял я взгляд растерянный к Марии, которая след в след за мной ступала, руку свою на плече моем постоянно держа, но не было возможности у нее разъяснений попросить о знаках необычных этих в желобе — правда, кажется мне, что в любом случае не получил бы я их, даже если б события новым направлением не потекли. С первого мига, как увидел я ее, женщина эта — облика божественного, но природы, быть может, дьявольской — ни одного слова с уст своих не обронила, словно вообще говорить не умела или словно меня недостойным считала голоса своего ангельского.

Звон резкий тогда откуда-то раздался, уши мои эхом оглушающим заполнив, что со всех сторон начало доноситься, будто стоим мы посреди пещеры какой-то большой, а не в зале пыточном адском. Стал я озираться смятенно, глазами слабыми источник звука того звонкого ища, но другое нечто, несчастный, увидел, что страхом ужасным душу мою вмиг наполнило.

Процессией самой странной было то, что взгляду моему предстало. Во главе ее Мастер выступал, в одежду новую облаченный — в плащ длинный черный, пятнами звездными усеянный, что до пола самого каменного спускался. На голове шляпа у него была, словно башня острая замка некого вельможного, из ткани той же, что и плащ темный, звездами осыпанной, и в шляпе этой он выше ростом казался. Еле признал я его, так переодетого, только тогда сообразив запоздало — отсутствия его вообще не заметил я в круге новом мира адского, считая, что общества Марии вполне мне достаточно здесь.

Но не одежда та необычная было приметным самым в облике Мастера, а то, что в руках он держал. В одной жезл королевский находился, позолотой сверкая, а в другой — шар большой из вещества какого-то мутно-прозрачного, предметы окружающие искаженно поверхностью своей отражающий. Но не было времени этим новым непривычным знамениям Мастера моего удивляться, ибо взгляд мой тотчас неодолимо на две другие фигуры перешел, что за ним двигались.