Четвёртый поросёнок

— Кушать пойдем, — сказала, быстро обходя скамейку и взбегая на крыльцо, — у меня готово всё, сейчас разогрею.

Услышала позади его шаги, вздохнула с облегчением.

— Знаешь, Марусь, — начал он, застыв на пороге, — если ты думаешь…

— Эй, капитан, — она оглянулась, оценив по достоинству его хмурую физиономию, и кивнула на стол. — Если тебя так уж сильно тянет поругаться, то я согласная. Но сначала накормлю, понятно?

Своего она добилась — на его лице обозначилась насмешливая улыбка:

— Вот так, значит?

— А по-другому с тобой нельзя, меня уже просветили.

— Кто, интересно? — пробормотал Савельев, но за стол сел. И даже хлеб нарезал, пока грелась еда.

Маруся и себе положила, но больше смотрела, с каким аппетитом ест Василий, кидая на неё странные взгляды. Не успел доесть, поставила перед ним кружку горячего чаю, а сама налила себе молока, да быстро сполоснула тарелки.

— Теперь можно? — Спросил капитан.

— Ругайся, — вздохнула Маруся. — Только ремнем меня нельзя.

— Почему это? — смешинки в глазах капитана придали ей бодрости.

— Дак не маленькая уже. Обижусь и сбегу.

— Это плохо, — согласился он, — ремнём не буду. Ты мне скажи, куда щеночка дела, не понравился?

— Видел же, — Маруся посмотрела жалобно, — подарка для Дары Руслановны не было, а все дарили, и только я ничего не придумала. А Найда как увидела Вадима Бероева, так ну к нему ластиться, да хвостом вилять…

— Расстроилась?

— Да не-е, попросила, коли будут щеночки, мне одного подарить. А сейчас-то не к спеху. Правда?

— Точно. Тем более, что дома тебе не сидится. Вот что ты сегодня такого делала, что мужу рассказать не хочешь?

Маруся прижала ладошки к горячим щекам:

— А разве ты уже муж?

— А разве нет? — хмыкнул он. — Или прошлую ночь уже забыла?

Теперь и шее стало горячо:

— Да разве забудешь такое! Только коса-то на месте. А её в день свадьбы отрезать положено.

Ей даже показалось, что разговором капитан наслаждается, вон как глаза блестят, а ругаться вроде как и раздумал. Права была Настёна. Первейшее это дело — мужика накормить.

— Обязательно обрезать?

— Если только сильно-сильно любишь, — вздохнула. — Так что придётся.

Он улыбаться перестал и откинулся на спинку стула, не сводя с неё пристального взгляда.

— Точно ремнём нельзя? — уточнил с каким-то сожалением.

Ну вот, только расслабилась!

— Запрещено! — сказала как можно решительней. — Ты, если не раздумал, так ругай, словами.

— А так не интересно, — ухмыльнулся он. — Ты мне лучше добровольно расскажи, чем сегодня занималась.

— Ладно. С чего начать? Про цепь или про деревню?

— Давай про цепь, — серьёзно кивнул он.

Рассмешить его рассказом про приключения соседки не удалось, но слушал с интересом. Только усмехнулся, когда закончила:

— Повезло Грачёву — такая девушка досталась!

— А тебе что — не повезло? — возмутилась Маруся.

— Да как тебе сказать — ремнём нельзя…

— Ты это сейчас что? — спросила осторожно. — Издеваешься, да?

— Немножко, проницательная ты моя, — признался он, ухмыльнувшись. — Ты, Марусь, не отвлекайся. Тебе про деревню еще рассказывать.

Пришлось рассказать про полёт в деревеньку, про копёшки для евражек и про то, чем её кормили, да с кем познакомилась. Утаила лишь Антошку и то, как тот кормил её малиной. Ясно же, что капитану это не понравится.

— Вот чую, Маруся, не учили тебе допросов вести.

— Ну и чего? — хлебнула молока, с любопытством глядя на жениха — что ещё выдумал?

— И врать ты не умеешь — уж прости.

— Врать???

— Или не надо было рассказывать так подробно, или уж рассказала бы всё, а не подавала знаки, что жаждешь чего-то скрыть.

— Какие знаки?

— Неважно. Потом научу. Может быть. Ну и чего такого я не должен знать?

— А уверен, что что-то было?

— А то! Колись уже, милая.

Маруся вздохнула и, набрав в грудь воздуха, выпалила на одном дыхании:

— Был там Антошка, парень, угостил малиной, пытался обнять, получил по лицу. Приложила лёд.

— Сразу дерешься? — рассмеялся Василий. — Парень-то понравился, небось? Иначе бы не скрыла.

Взглянула исподлобья и буркнула:

— Мне многие нравятся, а люблю я только тебя!

— Уверена?

— Ты же сам понять можешь — правда или нет!

— Знаю, что правда, только страшно.

— Тебе? — поразилась она.

— Да, милая. Слишком уж у нас хорошо всё, а жизнь давно научила, что так не бывает. Понимаешь ли?

— Ага. А я тебя боюсь, — сказала тихонько. Признаваться — так самое время. Только струсила сразу, и отвела взгляд. Вдруг рассмеётся и не поймёт.

Услышала, как он встал, обошёл стол и, взяв её за руку, заставил подняться. А потом схватил на руки и закружил по кухне.

Она даже засмеялась от неожиданности:

— Поставь, голова кружится.

— Поставлю, если кое-что пообещаешь, — кивнул он, останавливаясь.

— Чего?

— Сообщай мне, когда куда-нибудь собралась. Хоть записку напиши. Хорошо?

— Обещаю, — кивнула серьёзно.

Когда поднялись наверх, Савельев, идущий впереди, замер возле её маленькой комнаты.

— Она по-прежнему твоя, Марусь. Я пойму, если захочешь спать здесь до свадьбы.

— А когда свадьба?

— В воскресенье.

— Вдвоём тут будет тесно, — вздохнула она, глянув на него искоса.

— Думаешь? — усомнился капитан. — Может, проверим?