Четвёртый поросёнок

Но вернулся он быстро. И уже в халате — видела сквозь ресницы. Постоял над её вещами, и вдруг громко спросил:

— Марусь, давай поженимся?!

— А ножницы есть? — вздохнула в ответ.

— Зачем?

Засмеялась, глядя в его удивленное лицо уже открыто:

— Обычай семейный. Пока косу не отрежу — согласие не действительно. То есть — баловство одно, а не замужество.

— Давай утром отрежем, — помолчав, предложил он. — Ты там как, совсем без ничего?

Пришлось молча продемонстрировать, откинув одеяло, хоть и трусила ужасно. Зато другого приглашения не потребовалось. Скинув халат, что заставило Марусю невольно зажмуриться, Василий подошел и заставил её сесть на кровати. А сам устроился сзади, спокойно так, словно всё было в порядке вещей.

— Для начала, — произнес хрипловато, — расплетем твою косу. Раз уж завтра придется с ней расстаться…

— Ладно.

А потом всё и случилось. Очень медленно и нежно. Отчего хотелось даже заплакать. И больно было совсем немножко, да и вообще понравилось так, что захотелось немедленно повторить, что было встречено насмешливой улыбкой и тихим одобрительным смехом. Впрочем, смех тут же оборвался и ей предложили на этот раз делать самой всё, что пожелает, и нагло улеглись на спину, закинув за голову руки. Сердясь, всё же приняла вызов и очень неумело попыталась воспроизводить то же, что и он.

Однако то ли получалось у неё плохо, то ли возилась долго, покрывая поцелуями его плечи, грудь, живот, периодически сдувая лезущие всюду волосы, но инициатива была отобрана, сама она обозвана маленькой садисткой, повалена на кровать и использована по назначению уже совсем не так нежно, как в первый раз. Впрочем, это ей тоже понравилось, а если честно, даже больше чем в первый раз — потому что закончилось таким взрывом где-то внутри, что, наконец, пришло понимание, «что все в этом находят».

Проснулась она поздно, и не могла вспомнить, когда заснула. Василия рядом не было, а на тумбочке лежала записка, прижатая визорами:

«Люблю тебя, маленькая. Косу отрежем вечером. После еще одного раза!!! Постараюсь вернуться не поздно. Я на связи».

Три восклицательных знака заставили весело хмыкнуть. Ну, раз ему нравится, можно с косой потянуть до замужества. Это уж она немножко слукавила про недействительное согласие. Потянулась довольно и поспешила встать. Пора было заняться нормальным осмотром дома, да почувствовать себя хозяйкой. Потом еще сбегать к Насте — навестить малышей. Обед еще сготовить — одним словом, дел впереди немало.

Не удержалась, и, активировав визоры, сразу нашла контакт своего жениха. Задумалась, что бы такое написать — тоже с тремя восклицательными знаками. Писала, и снова стирала, то слащаво получалось, то неприлично, то вообще смешно. В итоге решив, что всё это глупости, написала по-простому и скинула сообщение:

«Мне понравилось, жду еще одного раза!!!» Пусть знает.

Хотела отложить визоры, но они тут же тренькнул ответ, заставив её громко рассмеяться:

«Только одного???» и плачущая рожица.

Вот уж не будет на такое отвечать. И вообще — она в душ — надо изучить его устройство.

Глава 21 Маруся. Выбор пути

В доме Грачевых царил переполох. Доктора Люсю Маруся уже не застала, зато познакомилась с Настиными сестрами. Леся и Сонька оказались веселыми и симпатичными, да ещё абсолютно одинаковыми. Близняшки даже нарядами не слишком отличались. Прошлой весной они вернулись с Земли, получив там высшее образование, и теперь преподавали в маленькой школе, организованной на их же энтузиазме аж где-то в районе реки Черной.

— Это Настасья удачно отстрелялась, — говорила Леська, — как раз у учеников каникулы начались. Мы уж с Соней всё гадали — дотерпит Настёна, или нет.

— А это правда, что у вас всё двойни да тройни? — задала Маруся волнующий вопрос.

Сестры переглянулись и залились веселым смехом.

— Правда, правда! — ответила более степенная Сонька, — наши с Настькой отцы были близнецами. А вот сама Настька у нас в семействе урод. Одна-одинешенька. С детства твердила, что вот как вырастет, так сразу всех переплюнет, мол, троень давно не было, а у неё будет. Так ведь сбылось!

— А ваши отцы…

Девчонки посуровели, но ответили:

— Погибли, оба.

— В войну… — кивнула Маруся горестно.

— Да не-ет, — удивилась Леська, — давно уж. Рыбацкое дело у нас тоже в семейном обычае, так что отцы наши в шторм сгинули лет десять тому назад. Никто тогда не вернулся с промысла.

— А мы сами и войны-то не видели, — призналась Сонька. — Это вдоль Большого Хребта воевали, а на дальнем-то западе и бомбами никого не бомбили, и десантов никто людям на головы не бросал. Это Настасья у нас в тот момент под Ново-Плесецком была в Рыбаковке. Вот в партизаны и подалась — самая отчаянная. Да только удача у неё такая, что в плен попала в первый же день. Она и выстрела ни одного сделать не успела. Продержали её в какой-то пещере все три дня, страху натерпелась, а потом тот парень, что пришел освобождать — накормил, напоил, да спать уложил. Теперь вот отцом стал.

— Я бы убежала, — сказала Маруська. — Чего там, в пещере сидеть?!