Четвёртый Рим

Аллочка обожает белый цвет. По ее мнению, он придаёт ей свежесть и подчёркивает «невинную хрупкость» натуры. И о себе она говорит всегда в подчёркнуто возвышенных тонах, с восторженными оценочными терминами, которые объективно могут быть даны только со стороны.

Это у других ноги а у неё ножки. У других шея а у неё шейка. Другие могут ржать, а она — только переливчато смеяться. Каждое её слово о себе самой (о чём-то другом Аллочка говорит на любит) работает и подчёркивает то что она — нимфа. Парящая высоко-высоко над остальной серой массой. Этот идеальный образ, в который она играет, Алла хочет внушить всем остальным, при том, что реальность упорно конфликтует с созданной ею сказкой.

На самом деле, она является напористой, довольно громкой и грузной дамой, у которой генеральская решительность читается даже в мелких жестах. Но до настоящего положения дел Аллочке дела нет и никогда не было.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— А телефончик я у охранника взяла! Евгения… Евгения Васильевна! Как я рада, что вы всё-таки проявили чуткость и пришли меня выслушать! Вот и охранник — он солидный человек, настоящий мужчина… Неужели он мог бросить женщину в беде!

Аллочка очень любит подчёркивать, что она женщина. Этому половому делению она придаёт сакральное значение, будучи свято уверенной, что имеет право на многое — капризы, выходки, эгоизм, только по причине того, что «чего хочет женщина, того хочет бог». Ее любимая песня, конечно же «Снегопад-снегопад, если женщина просит…» Именно ее она часто напевает в конце наших сеансов, пока я сижу и медленно отсчитывая назад, от двадцати до одного, чтобы в очередной раз спокойно вынести такой мощный вызов моей профессиональной стойкости.

Добровольно я бы никогда не взялась консультировать Аллочку. История нашего знакомства вышла такой же витиеватей и противоречивой как и круг тех проблем, которые мы пытаемся решить.

Откровенно говоря, я работаю с Аллочкой не ради неё, а ради ее дочери, которая пришла ко мне несколько лет назад. Измученная, эмоционально истощённая Наина совсем не соответствовала своему имени роковой красавицы-колдуньи из известной сказки. В детстве мать часто читала ей «Руслана и Людмилу», особенно часть с Наиной, после превратившейся в злую ведьму.

— Ты тоже постареешь, — говорила она, в то время как Наина только закончила младшую школу. — И тебя будут все бояться. Ты станешь страшная и костлявая. Как злая ведьма! Детство проходит быстро, а молодость — ещё быстрее. Не думай, что ты какая-то особенная, раз молодая.

Наина не была молодой, она была ещё маленькой, когда Аллочка начала ревновать дочку сначала к возрасту, а потом к вниманию друзей и подруг. Каждый раз, когда кто-то заходил в гости, Аллочка непременно появлялась в их компании, яркая и остроумная, перетягивала все внимание на себя, звонко смеялась и шутила с «молодежью», вымещая дочку на задний план, а то и вовсе — заставляя приструнивать, принося из кузги закуски, конфеты и новые чашки с чаем.

— У тебя офигенная мама! — говорили Наинины подружки, а за ними — и друзья-мальчики. А когда та начинала злиться и просила не упоминать Аллочку, ошарашено переспрашивали: — Ты что, ревнуешь? Так нельзя, это же мать!

Постепенно Наина перестала приглашать к себе домой сначала компании, а потом и редких друзей. Ей надоело выступать служанкой-тенью при собственной матери, надоело слушать реплики: «Так странно! У тебя такая красивая и современная мама. А ты совсем на неё не похожа». На работе она не сошлась ни с одной компанией — ей казалось, что все над ней подшучивают, шепчутся, сравнивают с Аллочкой и тихо насмехаются, как же так природа отдохнула.

— На тебе — природа отдохнула! — тем временем внушала ей Аллочка, возжелавшая внуков и начавшая долбить Наине голову за то, что та «замарашка» и «старая дева» в свои двадцать семь. — Я же говорила — молодость быстро проходит! На что ты ее потратила? На никчемную работу? Ты даже карьеру построить не смогла — опять уволилась, все тебе не так — то офис, то коллектив… Да скажи спасибо, что они вообще тебя терпят, мышь такую! Ты никто, понимаешь? Никто! Серое пятно! Это хуже, чем уродство!

Потом вдруг Аллочка начала ее напрочь игнорировать. Она окончательно смирилась с тем, что дочь — её самый провальный проект, и переместила внимание на какие-то собственные проблемы — и эти полтора года Наина назвала самыми счастливыми в жизни. Она даже подумывала о том, чтобы снять квартиру — ей нравилось на новой работе, она не шарахалась от коллег, провоцируя их на шутки и издёвки своей нелюдимостью. У неё проявились деньги, более-менее стабильный доход и… новый друг. Даже больше, чем друг. Ей так казалось, по крайней мере.

Они могли часами общаться в мессенджерах после работы, а потом начали встречаться на выходных — ходили вместе на какую-то новую выставку (он был графическим дизайнером) или распродажу, или просто погулять и посидеть в кофейне. И он всегда очень внимательно слушал и никогда не смеялся над ней.