Четвёртый Рим

Это незавидное прозвище с давних времён прикрепилось ко всем консерваторам и воинствующим традиционалистам, с которыми и он, и я сталкивались в своей работе, и которых ненавидели всеми фибрами души. Но если его альтернативный взгляд на искусство я считала чем-то вроде блажи гения, а гениям позволено всё, то засилие заблуждений в психологии и психиатрии казалось мне настоящей катастрофой, сломавшей жизнь не одного человека. Поэтому к «старым пердунам» в своей сфере я относилась категоричнее, чем к его, а он жутко от этого бесился. Конечно же, при его запредельной самооценке сложно было принять тот факт, что не его противники самые мерзкие, стрёмные и как их только земля носит.

— Так-то оно так, Рома. Вот только как бы не вышло в этот раз, что старые пердуны — это мы с тобой, отказавшие своему ребёнку в самоопределении просто потому, что нам хочется видеть его удобным для себя. Смотри, ведь ни ты, ни я Микаэле так и не поверили.

И это самая неприятная мысль, которую не хотел озвучивать ни один из нас. Да, после этого мы ещё пару часов сидели, вспоминая прошлое и былых друзей, Ромка рассказывал мне последние новости о тех, кого я потеряла из виду после нашего расставания, я делилась с ним последними интересными случаями в работе. Раньше мы с ним часто обсуждали самые заковыристые моменты и вместе решали, правильными ли были мои решения, в ту ли сторону я веду терапию. Прошлое не просто вернулось, а затопило нас с головой — нам не казалось странным то, что происходит, всё было так естественно и нормально, словно мы по-прежнему живем вместе, а он просто снова уехал на очередной заказ и вот-вот мой телефон дзинькнет смской, такой популярной до эпохи мессенджеров: «Забронил для тебя билеты на пятницу, попробуй только проеби регистрацию, зараза».

Всё было хорошо, лишь бы отвернуться от правды.

— Может быть, ещё что-нибудь желаете?

Официант, присутствия которого я, задумавшись, не замечаю, решает привлечь внимание к себе более активным способом. Никогда не понимала эту привычку не давать клиенту расслабиться, провоцируя его быстрее уйти, даже в хороших ресторанах, где нет текучки, как в общепите.

— Давайте счёт, — еле сдерживая вздох разочарования говорю я. Сейчас у меня нет сил даже злиться на него за то, что выбил меня из потока мыслей. Нужно и вправду решить, что делать с остатком дня — переносить или нет встречи с клиентами. И, исходя из того, как легко я отстраняюсь от настоящего и ухожу в свои проблемы, лучше отменить сегодняшние сеансы прямо сейчас. Пусть будет один неэффективный день. Я обязательно соберусь.

Я буду в полном порядке завтра.

Уверенность в этом начинает хромать, когда приходит положенное время созвона с Микой. Она опять не выходит на связь, и эта вторая подряд отмена начинает меня даже не беспокоить, а пугать. Микаэла никогда не пропускает наш созвон, и пусть на неделе мы с ней можем потеряться, обмениваясь только редкими сообщениями в мессенджерах, если было договорено о видеосвязи — она всегда происходит в назначенное время.

Бесцельно бродя из одного угла кабинета в другой — я так и осталась до вечера в офисе, успев подремать на диванчике для клиентов — всё не могу решить, какое из зол большее: позвонить Ромке второй раз подряд, или набрать Мику по фейстайму, от чего она жутко бесится, считая несогласованный видеозвонок на мобильный нарушением личных границ.

В конце концов, срезая очередной угол в кабинете, я решаю позвонить Микаэле. Она сама не вышла связь по скайпу дважды, так что теперь я могу доставать ее на личный номер, сколько захочу.

На удивление, звонок Мика принимает тут же — без возмущений и криков: «Дженья, ну ты чего?!» Наоборот, она счастлива, смеётся, что-то кричит мне, мешая итальянскую речь с родной.

— Ты такая смешная! Ну и что, раз я не дома! Я гуляю, почему я должна быть дома! Мы с Лили будем ещё долго гулять! — и снова быстрая речь, в которой я не ориентируюсь, понимая только, что им там очень весело, и как будто ты не было ее недавней вспышки отчаяния и неожиданных заявлений, перевернувших с ног на голову весь мой мир и представления о будущем дочери.

Нет, это просто мы, взрослые, выдумываем себе проблемы, в юность — она беспечна и переменчива как апрельский ветер. И так же непостоянна.

— Дженья, улыбнись! Ты, когда хмуришься, становится серьезная и старая! — все еще пытается подбодрить меня Мика, пока я рассеянно потираю морщину на переносице, появляющуюся всякий раз, когда напускаю на лицо скорбное выражение. Тактичность никогда не была Микиным достоинством, зато она каждый раз прямо и без обиняков одёргивает меня, чтобы не ходила с маской унылой озабоченности. Она так намертво прикипает к лицу, что ее потом тяжело снять, что бы ни случилось.