Четвёртый Рим

Чтобы ни случилось… А что же случилось сейчас, из-за чего я развела панику? Из-за Мики, которая, весело хохоча, обнимает за плечи подружку и заставляет поздороваться со мной — и она растерянно лепечет какие-то дежурные фразы на итальянском, такие банальные, что я их без труда узнаю: «Здравствуйте, сеньора. А вы Микина мама? А вы совсем на неё не похожи. Вы очень красивая… И добрая. До свидания!» Микаэла, не дав договориться подружке, с хохотом отталкивает ее от экрана, насмешливо повторяя: «Красивая, потому что не похожа на меня?», а в ответ несётся: «Нет, ты тоже очень красивая! Но сеньора Дженья белая, а ты темная!»

Неудивительно, я много раз слышала эту фразу ещё когда Микаэла была ребёнком. И на комплименты Лили особо не ведусь — в их краях быть блондинкой — автоматически считаться красавицей. Уверена, сама Лили это прекрасно знает — пусть я не успела ее как следует рассмотреть, но её кукольные зелёные глаза и золотистые волосы привлекают внимание даже с первого взгляда.

Может, это из-за соперничества с ней Микаэла решила, что не принимает своё тело? Хотя, глядя на то, как она ведёт себя с подругой, не могу заметить следов конкуренции — наоборот, между ними всё очень тепло, постоянные объятия, шуточки и смех. Лили часто смущается — видимо, потому что ещё не привыкла к Микиной манере общения, экспрессивной даже для шумных итальянцев. Плюс, она не знакома со мной достаточно близко — со старыми друзьями Микаэлы мы свободно болтаем и делимся новостями, несмотря на их плохой английский и мой крайне слабый итальянский.

А Лили недавно дружит с Микой… Совсем недавно.

Почему я так зацепилась за эту деталь? Сама не могу понять, пытаясь отследить свои реакции, пока девчонки дружно прощаются по мной, шлют воздушные поцелуйчики, продолжая давиться смехом и перешёптываясь о чём-то своём.

Этот разговор не выходит у меня из головы следующие несколько дней, пока я жду назначенной встречи с Анной. Вот кто точно приведёт мои мысли в порядок, а я постараюсь не разводить панику, не дёргать лишний раз Микаэлу или пытаться связаться с Ромкой.

Кто знает, почему я предпочитаю занять такую выжидательную позицию. Может, чтобы не перекрывать приятное ностальгического послевкусие от разговора с мужем? Я слишком хорошо знаю, что в следующий раз на место внимательного, приятно-ироничного слушателя может прийти хам и агрессор, и мы снова разругаемся в пух и прах. А с дочерью — просто не хочу слишком давить, перегибая палку с вниманием и опекой. Это всегда было опасно, а сейчас — тем более.

Может, она больше и не вспомнит о своих словах? Может, просто так ляпнула, не подумав, под настроение, чтобы позлить меня, или ей самой что-то показалось? Ну мог же слишком впечатлительный ребенок накрутить себя до того состояния, когда в голову начнут стучаться всякие странные идеи?

Этими вопросами я сыплю на голову Анны, сидя даже у неё не а кабинете, а на веранде. Сегодня снова тепло, а воздух слишком свежий и ароматно-пьянящий, чтобы оставаться в четырёх стенах. Да и, откровенно говоря, я не люблю Аннин кабинет. Он у неё… слишком просветленный. Там повсюду висят ловцы ветра, картины Будды, звёздного неба и скопления галактик, а маленькие колокольчики, свисающие с книжных полок, начинают мелодично позвякивать от мало-мальского движения воздуха.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Забавно — насколько меня успокаивает Анна, настолько вводит в ступор энергетика ее дома, слишком мудрая, сдержанная и хорошая. Ее двое детей — послушные и вежливые, помощница по дому никогда ничего не воровала, и даже собака — огромный сенбернар с добродушной, как у буддистского монаха, улыбкой, излучает только добро и позитив.

И вроде бы это как раз то, к чему стремится едва ли не каждый из нас — покой, умиротворение, уют. Но иногда мне кажется, что без толики сумасшествия здесь все слишком статично. Этому дому не хватает разнообразия, драмы, развития через ошибки и поиск решения проблем.

Зато здесь все счастливы. И именно сюда я прихожу в самых растрёпанных чувствах, в который раз убеждаясь, что делить людей по ролям и расставлять по полкам у себя в голове — совсем не циничная, а очень даже здравая идея. Для драматичных ошибок, метаний и поисков у меня есть Инга. А Анна — для гармонии и тишины.

Мы сидим с ней на веранде и пьём чай — конечно же, липовый, конечно же, с мёдом — такой же золотистый, как весенний закат, виднеющийся за кованым забором, ограждающим дом Анны. В отличие от предыдущих визитов, в этот раз чай меня совсем не успокаивает, и я, снова и снова, сбиваясь на словах, пересказываю ей историю «сына моей клиентки, которого она хочет записать ко мне, но я никогда не работала с такими случаями и не знаю, стоит ли мне начинать». То есть, безбожно вру, пытаясь представить случай Мики через выдуманного клиента.