Четыре дня Маарьи

Чтобы я проехала мимо своего дома? Да об этом и речи быть не могло! Но Стийна никогда раньше не упоминала о своих родителях, и я была уверена, что она сирота. Меня разбирало любопытство.

Не прошло и получаса, как мы уже стояли у ворот родного дома Стийны. Вернее, это был символ ворот: две поперечные жерди лежали на торчащих из столбов железных болтах. Стийна не стала поднимать жерди, мы просто пролезли между ними в сад. Сад был интересным — здесь стояли старые раскидистые яблони с замшелыми стволами и терносливы, которые кустятся, как ольха. Земля под деревьями заросла высокой, буйной травой, даже серые пушистые головки отцветших одуванчиков казались особенно крупными.

 - У тебя тут вроде бы джунгли плодовых деревьев, — сказала я Стийне.

 - Только плодов-то нет, — заметила она.

 - Ну еще ведь рано!

Стийна засмеялась. И сразу же со стороны дома послышалось устрашающее рычание, а затем густой собачий лай. Я ожидала, что на нас бросится датский дог или хотя бы немецкая овчарка, и спряталась за яблоню. Вообще-то я собак не боюсь — привыкла к ним чуть ли не с младенчества, но знаю, что собака воспринимает как вызов вторжение на ее территорию и нет никакого смысла делать такой вызов.

 - Типа! — позвала Стийна. — Иди сюда, не сердись!

Раздвигая высокую траву, поспешила к Стийне маленькая дворняжка и стала прыгать на нее, этакая коротконогая, желтобровая и хвост колечком — один из счастливых собачьих детенышей, неведомой смешанной породы.

 - И от кого же он унаследовал такой солидный голос? — спросила я, смеясь.

 - Поди знай.

Типа обнюхал меня, не обнаружил ни оружия, ни наркотиков и доброжелательно завилял хвостом. Мы быстро подружились. В кухне песик лег у моих ног, сучил передними лапами и просительно глядел на меня — ждал, когда ему почешут брюшко. Он был уже довольно старым, с тусклыми глазами и редкими нижними зубами.

Мать Стийны засуетилась в поисках того, "что годилось бы поставить на стол". Она квохтала вокруг нас, как курица-наседка, и все время просила: "Садитесь!" — хотя мы уже сидели. Мне показалось, что Стийна чувствует себя тут такой же чужой, как и я. Она сидела за длинным обеденным столом, хмуро смотрела на засиженную мухами лампочку и барабанила пальцами по клеенке.

 - Если бы хоть предположить могла, — напевно говорила мать Стийны, — но ведь ты, Зийна, никогда не пишешь. Мы уж думали, что хочешь все лето торчать в городе. Ну до чего же здорово, что ты и подругу с собой взяла, горожанкам тоже нужно разнообразие…

Стийна недовольно смотрела на мать и не давала мне объяснить, что я горожанка не больше, чем Стийна.

 - Мы только заглянули по дороге и сразу же поедем дальше, — сказала Стийна. — Мы уже поели.

 - Куда же вы? — изумилась мать Стийны. — Опять в Тарту? Ну немножечко все-таки перекусите! Отец на работе. Зажарю яичницу… и… Вчера принесла из центра свежих огурцов.

Глядя на Стийну и ее мать, я испытывала странное чувство. Казалось, будто между ними стоит какая-то стена, которую обе не замечают.

Мать Стийны была симпатичной, жизнерадостной женщиной, с виду гораздо старше моей матери, но такая же отзывчивая и деловитая. Однако мне не понравилось, что она обращалась к дочери как-то заискивающе. И подчеркнуто безразличный тон Стийны не нравился мне тоже.

 - Пойдем во двор, — сказала мне Стийна.

 - Быстрее возвращайтесь, — попросила мать, — яичница скоро будет готова!

Мы сели на лавочку у колодца.

 - Маленькой я ужасно боялась колодца, — рассказывала Стийна. — Понимаешь, не то чтобы самого колодца, но я боялась, что, может быть, когда-нибудь у меня возникнет неодолимое желание броситься в колодец, что такое желание окажется сильнее моего рассудка.

Я не понимала, казалось, вообще перестала тут понимать подругу.

 - Почему мать зовет тебя Зийной?

Стийна не ответила. Поглядела в небо и сказала:

 - Пожалуй, еще распогодится! Смотри, голубого больше, чем белого.

 - И как вы себя чувствуете?

 - При чем тут мое самочувствие?

 - Ну, погода и здоровье — удобные темы для разговора!

Стийна покосилась в мою сторону и сказала очень тихо:

 - Видишь, есть люди, которые не могут правильно выговорить самое простое имя.

Уфф!

 - Но ведь дать имя она все-таки сумела, — возразила я.

 - Ах, ну что значит одно имя! — Стийна махнула рукой. — Разве яблоня знает, как она называется? А она все равно яблоня!

Это я вроде бы где-то читала. Книжная премудрость. Но у меня-то у самой в голове разве другая?

 - Так-то оно так, но, вишь, Типа знает свою кличку.

Типа растроганно вильнул хвостом. Стийну моя логика не поколебала.

 - Имя — это что-то крайне случайное, — считала она. — На одном языке "пуу", на другом «дерево», на третьем "трии". Но сами деревья только деревья, и не больше.

Я чувствовала, что тут таится возможность возразить Стийне, но для этого мне нужно было бы владеть десятью языками. Стала фантазировать просто так:

 - Но разве не жутко было бы, если бы деревья умели говорить, как люди? Скажешь ему по-эстонски: "Дерево яблоня, дай мне парочку яблок!" — а оно отвернется и скажет на другом языке: "Извините, я вас не понимаю!"