Четыре дня с Ильей Муромцем

Дед с удивительной легкостью поднял, казавшуюся тяжелой, руку и положил ее мне на затылок. Рука была удивительно легкой! Пальцы ее быстро ощупали мою голову да так и остались лежать на темени. Я закрыл глаза. Мне стало легко и просто. Тоска по дому ушла, словно ее и не было. Будто ее сняли с меня, как липкую паутину, эти старческие руки. И я снова, как тогда на обрывистом берегу Оки, почувствовал, что все-таки дома, в своей стране, среди совсем не чужих мне людей.

Рядом с нами на утоптанной земле лежали три серых громаднейших волкодава. Но мне совсем не было страшно, хотя я, конечно, понимал, что в любой момент, только дай команду, они могли бы разорвать меня в клочья. А старик, словно угадав мои мысли, заговорил уже не со мной, а со своими собаками:

— Ну, чего уставились? Это свой. Это наш отрок, Володимирко. В случае чего его защищать надо. Поняли? Эх вы, други-соколы!

Оттолкнувшись руками от колоды, на которой сидел, Ратибор поднялся, потер поясницу и повел меня к бревенчатому сарайчику на высоких сваях-столбах, который высился над забором неподалеку от жилья. Волкодавы, миролюбиво помахивая хвостами, пошли следом. По приставной лесенке мы поднялись на площадку и проникли в сарай-клетушку. Здесь, защищенные от солнца и мух, продуваемые сквозь узкие щели ветром, висели прозрачные от янтарного жира осетровые балыки. Густой аромат вяленой рыбы буквально ошеломил меня. Сразу же захотелось есть.

— Сними-ка вот этот! — показал мне старик на осетровую спинку метровой длины. — И этот тоже. В дорогу с собой возьмете. Да и Кузьме гостинец послать надобно. Он рыбку любит, а самому ловить некогда. Все небось в кузне молоточком постукивает, что-нибудь мастерит.

— Это тот кузнец, к которому мы с Ильей Ивановичем едем?

— Тот самый.

— Хороший кузнец?

— Ого! Он что хошь сделать может. Кольчугу для Муромца он мастерил. Из тридцати тыщ колец! Половина из них сварена, а половина на заклепочках. Тонкая работа.

У выхода из клетушки нас поджидал откуда-то взявшийся большой черный кот.

— Что, явился, Мурлыка? — притворно сердито спросил его Ратибор. — Где ночь прошлялся? Опять птичьи гнезда зорил? А мышей кто ловить будет?

Кот терся о ноги старика и умильно выпрашивал балычка. Ратибор нагнулся, подхватил кота рукой и, подняв его над перилами, обратился ко мне:

— Гляди, отрок. Хорошенько гляди!

Старик подбросил кота вверх. Тот кувыркнулся в воздухе, крутнул энергично хвостом и приземлился на все четыре лапы, нисколечко не ушибившись. К нему тотчас с рычанием кинулись волкодавы. Но кот стрелой метнулся на столб, а с него длинным косым прыжком махнул на дерновую крышу жилища.

— Видал? — с торжеством спросил меня Ратибор. — Вот так же и человек должен: жизнь тебя на землю швырнет, а ты на ноги встать сумей и снова борись. Так-то… Понял, поди?

— Понял! — ответил я, невольно улыбаясь наивному педагогическому приему. Но мысль его была глубже, чем мне показалось сначала.

— Понял, да не все! — сказал он, глядя на беснующихся внизу волкодавов. — Известно, кот кобелю не товарищ. А все-таки почитай в каждом доме они вместе живут. Кажись, люди и подавно должны в ладу быть. Ан нет. Дерутся! Воюют люди-то. Грабят и убивают друг дружку… Вот ведь незадача какая. С чего бы это промеж людей такое завелось? А?

Старик с любопытством взглянул на меня и, не дождавшись ответа, грустно сказал:

— Да… Эту загадку не нам с тобой разгадать. Да еще натощак! Пойдем-ка в жило. Ежеву готовить пора.

С балыками, или, как их называл Ратибор, «рыбьими спинками», мы вернулись к жилищу, из которого все еще доносился могучий храп Муромца.

— Пусть спит, — улыбнулся Ратибор. — Умаялся за дорогу. А мы пока поснедаем. Солнышко встало, птицы кормятся, стало быть, и нам пора закусить.

Мы вошли в жилище и устроились за столом, положив балыки прямо на него, без всяких тарелок. Ратибор большим, острым ножом нарезал хлеба и рыбы, налил мне в братину шипучего медового кваса, и мы принялись завтракать. Такой вкуснятины, как этот дедовский балык, я еще в жизни не пробовал. Деликатес! Да еще в таких баснословных количествах.

Но не успел я дожевать первый ломоть балыка, как на руку мне скакнуло какое-то маленькое прыгучее насекомое. Я и внимания на него бы не обратил, но эта мелюзга вдруг укусила. Я хотел ее прихлопнуть, как мошку, но она мгновенно стрельнула куда-то в сторону, и шлепок пришелся уже по пустому месту.

— Что, блоху споймать захотел? — рассмеялся старик. — Нет, брат, ее так просто не словишь. Прыткая!

«Блоху? — изумился я, вспоминая ночное жжение тела. — Так это меня блохи кусали?»