Четыре дня с Ильей Муромцем

— Эх ты, неумеха! — отодвинул меня плечом перевозчик и, скинув с коня седло, принялся прежде всего насухо вытирать спину лошади. Мне очень хотелось тоже толкнуть плечом этого типа, но я сдержался. Ведь тогда мне пришлось бы седлать коня самому, а я не умел этого делать. Потому молча стоял рядом и внимательно следил за тем, как парень, вытерев спину Чубарого, положил на нее какой-то коврик из мягкой материи, расправил складки и только после этого водрузил седло. Причем сначала он отряхнул войлочные подушечки с внутренней стороны седла. Я понял, что все это делается для того, чтобы не натереть кожу коня каким-нибудь случайно приставшим сором.

Парень меж тем быстро застегнул под брюхом Чубарого широкий ремень со многими застежками, надел на него узду и повел к уже вооруженному Муромцу. На этот раз Илья Иванович не пригласил меня сесть позади него на круп лошади, а, едва снарядившись, пустился тяжелым галопом вскачь по узкой песчаной дорожке к видневшейся за лугами, у леса, деревне.

Мы с перевозчиком пустились бежать за ним.

— Что случилось? — спросил я его, стараясь дышать равномерно, по всем правилам бега на средние дистанции.

— Волчата полюдье правит! — ответил он мне на бегу.

Какие волчата? Что за полюдье? И почему его правят? Я ничего не понял, но не стал больше спрашивать. Илья Иванович разберется. Мне интересно было другое: кто из нас лучше бегает — парень из прошлого или парень из будущего? До деревни было около километра. Есть где попробовать силы! У меня третий разряд по бегу, надо не подкачать! И я сразу прибавил темп. Парень тоже наддал. Чтобы сбить ему дыхание, я сделал рывок, потом снова вернулся к прежнему темпу, а затем вновь повторил ускорение. Парень с удивлением посмотрел на меня: «Чего это ты?»

Перед самой деревней я мог бы еще прибавить и обойти соперника на финише, но вдруг понял, что он вовсе и не состязался со мной. Для него бег был не спортом, а средством передвижения. Он бежал просто для того, чтобы скорее оказаться в деревне. В наше время любой мальчишка вскочил бы на мотоцикл или велосипед, а здесь приходилось обходиться своими двоими. Так что мои спурты с целью сбить дыхание сопернику выглядели ужасно глупо.

Как бы то ни было, но в деревню мы успели как раз вовремя. Здесь была суматоха. Встревоженно лаяли собаки, испуганно кудахтали куры, взлетев на плетни и заборы, из бревенчатых жилищ с крохотными оконцами выглядывали старики и старухи. А все взрослое население и, разумеется, ребятишки собрались в центре деревни, на площади. Здесь, среди десятка вооруженных всадников, несокрушимой скалой высился Илья Муромец на Чубаром.

— Раздавай все назад! — гремел он, подняв над головой шишкастую булаву. Глаза его сверкали, борода встопорщилась. Один против десятерых! Конечно, в былинах я читал, что он и тысячи воинов рядами укладывал. Но то в былинах с их гиперболами. А здесь вокруг него стояли десять вполне реальных конных воинов весьма зверского вида, с мечами и копьями. Но им, похоже, и в голову не приходило напасть на Илью Муромца. Ай да Илья Иванович! Сознаюсь — в этот момент я его еще больше зауважал. Легко себе представить, каким он мог быть в настоящем бою!

Перед Ильей Ивановичем стоял, спешившись, с непокрытой головой, человек в красном плаще и посеребренным шлемом в руке.

— Не гневись, Илья свет Иванович… Смилуйся! Дружинку кормить нечем. С того и осмелился…

— А зачем тебе дружинка? — не утихал Илья Муромец. — Дружину только князь иметь может. Ему и полюдье вершить, а не тебе, загребущему. Ишь какой разбой учинил!

Селяне меж тем торопливо разбирали у растерявшихся воинов своих телят и овец, снимали с телеги мешки с зерном, связанных кур и поросят. Немного поутихнув, Илья Иванович положил поперек седла свою страшную булаву и, заметив в толпе меня, опять взглянул на человека в красном плаще. Он разгладил бороду и уже вполне спокойно спросил у одного из воинов, сидевшего на невысоком, но ладном коне с черной гривой:

— Слышь, конек-то твой как, не шибко ретивый?

— Плохонький, Илья Иваныч, конек! — поспешил вместо воина ответить человек в красном плаще. — Спокойный да низкорослый. На таком ездить — срам один для настоящего воина.

— Вот и хорошо, что спокойный, — возразил Илья Муромец. — Такой нам и нужен. И сраму в том нет, что конь маловат. Был бы вынослив. А он, по всему видать, шустренький. Сколь за него хочешь, Волчата?

— Что ты, Илья Иваныч! — подобострастно поклонился ему человек в красном плаще. — Задаром бери, только смилуйся.

— Задаром ты мастак брать. Илья Муромец не грабитель. На вот, получай. Серебро! Из Царьграда. Можешь и на зуб не пробовать, Илья не обманет.

Муромец подкинул вверх серебряную монету. Волчата на лету подхватил ее, жадно глянув, спрятал в кожаный мешочек, привязанный к поясу. Потом жестом приказал воину слезть с приглянувшегося Илье Ивановичу коня и передал ему из рук в руки ремень уздечки.

— Ну, Володимирко, садись на коня! — приказал Илья Иванович. — Твой теперь будет.