Четыре друга на фоне столетия

Да и поговорить с соседями ему было о чем. Например, с художником Василием Рождественским, тоже почитателем музыки, они спорили — кто из пианистов лучше: Рихтер или Софроницкий. Рождественскому больше нравился Владимир Софроницкий. А Фальк неизменно защищал друга.

Он, кстати, пробовал написать портрет Рихтера. Но из этого так ничего и не вышло, остался лишь набросок.

Живи Фальк сегодня, он был бы не то что звездой — истинной славы ему хватало и при жизни, — но миллионером точно. Как его ученик Илья Кабаков, являющийся одним из самых модных и желанных художников мира.

Впрочем, лично у меня сложилось впечатление, что Фальк всюду — и в свободном Париже, и в сталинской Москве — вел исключительно ту жизнь, которую хотел. И вокруг него были не время и строй, а пространство, в котором находилось место лишь тем, кого он хотел видеть.

Да и плата за избранный образ жизни, по меркам его времени, была не столь уж серьезна: напрямую Фалька не коснулись репрессии. Его просто не выставляли.

Хотя, как знать, не это ли самая страшная кара для художника. И уместно ли здесь понятие «просто».

Один из друзей Марка Шагала, с которым Фалька связывали годы дружбы, художник Ладо Гудиашвили от того, что ему не позволяли выставляться, приходил в отчаяние и даже принимался жечь свои картины со словами: «Я, наверное, не художник». К счастью, рядом с Ладо была его жена Нина, которая умела создать вокруг мужа иллюзию благополучия и покоя.

У Роберта Рафаиловича было четыре жены. Он пребывал в постоянном поиске идеального спутника жизни. В отличие от Булгакова и Пастернака, ему повезло только с четвертого раза.

Вообще, как мне кажется, для Фалька присутствие женщины не было основополагающим. Несмотря на наличие двоих детей — дочери и сына. Подобная вольность объединяла его с Рихтером, который был одним из ближайших друзей художника.

Записывая воспоминания Веры Прохоровой, я то и дело ловил себя на мысли — все самые большие художники, не обязательно в буквальном значении профессии, прошлого (двадцатого) века были связаны с Рихтером.

Магнитом своего дарования Рихтер мог притянуть к себе только равнозначную личность.

Может, потому он и был таким музыкантом, о котором по-прежнему говорит весь мир?

* * *

Когда я впервые перешагнул порог дома Прохоровой, Вера Ивановна обсуждала по телефону похороны кого-то из потомков Фалька. Я тогда пришел говорить о Рихтере, а потому о Роберте Рафаиловиче ничего не спросил.