Четыре души (ЛП)

В течение долгого времени я то прихожу в себя, то отключаюсь. Моя голова кажется неудобно полной, словно ее набили ватой, а в ушах пульсирует и звенит в такт пульсу. Все во мне либо болит, либо онемело, и я знаю, что со временем боль будет только усиливаться.

Что-то пробуждает меня от дремоты, и я сажусь прямо, внезапно насторожившись. Я нахожусь в машине Джейса, пристегнутая к пассажирскому сиденью. Но я одна, в машине, припаркованной под умирающей ивой, которая растет в стороне от крошечной, захудалой бензоколонки. Я заглядываю в пассажирское окно, ища следы Джейса.

Ничего.

Темно, и мне до смерти хочется в туалет.

Болезненно потянувшись, я расстегиваю ремень и отпихиваю его от себя, открывая дверь. Я смутно слышу, как она скрипит, когда открывается, и это хорошо, потому что это означает, что ко мне понемногу возвращается слух. Выбравшись из машины Джейса, я осторожно закрываю за собой дверь и ковыляю мимо единственной линии ржавых бензоколонок к входу в магазин.

Я уже почти у двери, когда Джейс вылетает, едва не сбив меня с ног. Сначала мне кажется, что он идет очень быстро, но потом я понимаю, что это я иду очень медленно.

— Куда это ты направляешься? — спрашивает он, перекладывая свои бумажные пакеты с продуктами в одну руку и ведя меня другой. Его лицо прищуренное и усталое, обеспокоенное и измученное. Это все моя вина. Хотя, если честно, я слишком устала, чтобы сильно переживать.

По крайней мере, я его слышу, и это обнадеживает. Звук слабый и тихий, но это уже что-то.

— Мне нужно в туалет, — говорю я.

Он осматривается вокруг, на многие мили не видно ни души. Вдалеке мимо нас быстро проносится бесчисленное количество фар, подсказывая мне, что мы, должно быть, уже близко к шоссе.

— Перестань кричать, — шипит он.

— Я не кричу, — тупо отвечаю я, стоя без обуви и внезапно замерзая от холода в хрустящей осенней ночи.

— Да, ты кричишь, — говорит он, прижимая руку к моей спине. Когда мы доходим до машины, он открывает пассажирскую дверь и указывает на сиденье. — И ты не можешь туда зайти.

— Почему? — спрашиваю я, позволяя ему толкнуть меня обратно на сиденье.

Он вздыхает, свободной рукой тянется через меня и наклоняет зеркало заднего вида, чтобы я могла увидеть себя. Когда мое лицо появляется в фокусе, я резко вдыхаю.

Мое лицо покрыто брызгами крови. Ее очень много. Будь проклят Джимми и его чертово уродливое лицо, размазанное по мне.

— Чтоб меня, — бормочу я, отталкивая зеркало, чтобы больше не видеть себя. Мне снова хочется блевать, и я сглатываю нервный прилив желчи.

Джейс не обращает внимания на мои ругательства и закрывает мою дверь, обходя машину. Он забирается на водительское сиденье и бросает большую часть бумажных пакетов на заднее сиденье, оставляя на коленях только упаковку салфеток и бутылку воды. Я смотрю, как он откручивает крышку бутылки, нарушая герметичность, и берет горсть салфеток из пластиковой упаковки. Он прижимает горлышко бутылки с водой к пачке салфеток и протягивает руку через треснувшее окно, выжимая лишнюю жидкость.

Я отшатываюсь назад, когда он подносит холодные, влажные салфетки к моему лицу, его прикосновение твердое, но нежное. Он замирает на мгновение, поднеся салфетки чуть ближе к моей коже, его лицо вопросительно смотрит на меня.

Я киваю, и он продолжает. Я смотрю, онемевшая и холодная, как салфетки становятся красными. Еще салфетки. Еще воды. К тому времени, когда он заканчивает, у него на коленях лежит беспорядочная куча ярко-красных салфеток, а воды почти не остается.

— Вот, — говорит он, звук его голоса с трудом пробивается сквозь звон в моих ушах. — Пей. — Я беру бутылку с водой и жадно опрокидываю ее, выпивая так много и так быстро, как только могу. В этот момент меня охватывает паника, и я снова обретаю ясность ума.

Что он собирается сделать со мной? Он ведь убил Джимми, значит, я должна ему доверять, верно?

Я доверяю ему. Я всегда ему доверяла. Но это доверие пугает меня до смерти. Я пойду за ним в самые глубины ада, если он попросит, и даже не спрошу зачем.

Горькая любовь вонзается глубоко в мое сердце, так сильно, что я почти кричу. Я подношу руку к груди, мое дыхание внезапно становится поверхностным и учащенным, и я пытаюсь держать себя в руках. У меня было много приступов паники, обычно я забивалась в шкаф Эллиота, когда слышала шум мотоцикла или машины. У меня не было ни одной за очень долгое время.

Полагаю, потому что до сих пор я контролировала ситуацию. Хрупкий контроль, который теперь полностью разрушен. Дорнан не умер. Эта реальность врезается в меня, как товарный поезд.

Вдалеке раздается звук выстрела, или, может быть, это заглохшая машина — я никогда не могла отличить. Но что бы это ни было, глубокий гул проникает в мою грудь и сжимает сердце, заставляя его бешено колотиться.